Тайна кавказских долгожителей - [2]

"Не задавай вопросов татарину, - гласит в свою очередь кавказская народная мудрость, - иначе он ответит тебе". Мне они, то есть татары, никогда не встречались; уж я-то обязательно бы спросил их о чем-нибудь. Впрочем, этого, кажется, никто из многочисленных путешественников не пытался сделать. Они просто принимали как факт, что кругом сидят одни могучие старики.

Шли годы. Я по-прежнему не ел йогурта и испытывал разные другие способы вредить своему здоровью; хотя, честно признаться, не очень в этом усердствовал. Разгадка, сделавшая меня другим человеком, то есть добровольным кавказцем, как всегда, нашлась там, где я никак не ждал ее. Однажды, это было совсем недавно, я решил сдать свои семь писем Томаса Манна (это профессиональный жаргон, продажа культурных ценностей, когда нужны деньги) и отправился к антиквару, который считался номером один в своем деле. То есть к самому дорогому. Договорились мы быстро. Я получил чек и разрешение порыться в подвале, где хранились сокровища фирмы. Там я сначала, немного скучая, полистал драгоценные рукописи Моцарта и Гёте, а потом наудачу вытянул из-под кипы старых журналов связку бумаг, довольно небрежно перевязанных грубой бечевой (хозяин был человек скаредный). Ее покрывал сантиметровый слой пыли. Разрезав веревку, я обнаружил у себя в руках путевые заметки о Кавказе. Дата на них стояла - 1860, а автором был Карл Май. Находка еще и потому была сенсацией, что эта работа, у Мая вообще первая, была сугубо научной. Таблицы, графики, пословные записи бесед.

А надо сказать, что Карла Мая я с юности люблю так, что не только прочитал пятьдесят девять из его шестидесяти четырех книг, но даже женился на женщине его тезке. Я имею в виду фамилию, а не имя. Кроме того, я ведь и сам писал путевые заметки. Схватив пачку, я прикрыл рукой имя автора и вернулся в контору. Антиквар уже забыл обо мне и сидел теперь, подправляя утюгом и тушью подлинное письмо Лютера к Меланхтону. Мы опять немного поторговались, после чего он получил обратно свой чек, а я завладел рукописью Карла Мая, неизвестной не только науке, но и самому антиквару.

Написана она была, конечно, совершенно не так, как, скажем, "В дебрях Курдистана" или "Махди". Трезво, ясно. Никакого Хаджи-Халефа Омара, только толмач из местных (своего рода проводник), по имени Сталин, но на Кавказе это имя настолько распространено, что тот достойный юноша вряд ли был предком знаменитого впоследствии советского убийцы-маньяка. Самым же главным было то, что эта первая работа Мая сильно отличалась от любых других путевых заметок. Настолько сильно, что мне показалось даже, будто все прочие путешественники на самом деле никуда не ездили, а приключения свои высосали из пальца. У Мая не было ни вымазанных кровью невест, ни прыжков с высоких скал. Ничего подобного. Этому юному исследователю, которому и двадцати лет-то не было, первому бросилось в глаза очевидное. То, что на Кавказе долгожители каждый второй и каждая вторая. Он стал искать разгадку и нашел ее.

Она поразительно проста. Кавказцы живут так долго, потому что им это нравится! Ясно, почему им не хочется умирать; ясно также, почему они и не умирают. В отличие от нас с нашей культурой, они радуются каждому новому дню и встают вместе с солнцем, полные радужных надежд, каждый день, за исключением тех, когда предыдущей ночью было полнолуние и они проводили одно из своих хмельных празднеств. Тогда они спят до полудня или дольше, мужчины и женщины вместе, тесно сплетясь, губы к губам, и улыбаются во сне, и рассказывают друг другу свои сны сразу же после пробуждения. У них тридцать семь обозначений для слова "вода", которая и в самом деле бьет из множества источников. Они поют чистыми, металлическими голосами. Или сидят на лугу, полном маков, и глядят на мотыльков, роящихся над цветами и травами. На зверей они не охотятся, разве только ради развлечения; пойманного в прыжке медведя тут же отпускают на волю. А вот бифштексы они действительно отбивают под седлом, покатавшись пару часов. Некоторые рестораны специально держат до десяти джигитов или даже больше, и те целыми днями носятся вокруг кабака с мясом под седлами. Монотонный цокот их копыт создает постоянный шумовой фон, которого уже не замечаешь, как мы у себя дома не замечаем шума машин или небольшой перестрелки. Старики любят рассказывать что-нибудь из прошлого, но никогда не говорят, что раньше было лучше. И никто из кавказцев не путешествует. Да и зачем, собственно. Им всем нравится там жить. Лишь завидев русского, они вскакивают на коня. И йогурта они не едят никогда.

Рассказ Карла Мая сделал меня иным человеком. С тех пор мне тоже хочется жить, я имею в виду - нравится жить. Даже видя, куда катится мир, то есть наш мир. Может быть, это пойдет ему на пользу, думаю я с тех пор: пусть он поглядит на человека, который попадает не во все расставляемые им ловушки. Я стараюсь быть кавказцем, хотя и на свой лад. Кое с чем, конечно, приходится мириться. Так, у меня нет лошади, а ем я, если вообще хожу обедать, обычные натуральные бифштексы из Аргентины. И русских не трогаю, по крайней мере до тех пор, пока они не трогают меня.