Тайна Кара-Ташского подземелья - [12]

«Про двойку, наверное», — решил Гапар и свернул в боковой коридорчик.

— Так, так, — произнёс Леонид Леонидович, переступая порог изостудии. — Значит, он порвал рисунок. Посмотрим первую его работу маслом…

Гомон в комнате разом стих. Ребята смущённо расступились перед художником и во все глаза уставились на него.

— Здравствуйте, юные художники!

— Здравствуйте… — хором ответили кружковцы.

— А ну, показывайте, что нарисовали, — проговорил художник и со страстным любопытством впился глазами в рисунки, развешанные по стенам.

— Так… так… так… — то и дело повторял он, переходя с места на место. — Молодцы! А это что? — и он указал на перечёркнутую картину.

Толстый мальчик с серьёзной физиономией шагнул вперёд и заговорил:

— Гошка сказал Гапару, что раз двойку схватил, на выставку картину не примут. Он и черканул…

— Он всегда так делает? — спросил художник.

— Неравнодушен он к рисованию, — ответил учитель.

— Это видно, — проговорил художник, внимательно рассматривая картину.

— Гапар в саду сидит, рисует, — выпалил Медербек, показывая пальцем в окно.

Все, кто был в комнате, повернулись к окну.

— Удивительно! — заговорил художник. — Упорство какое. Для начинающего это хороший признак. Интересно, что он рисует? Неужели опять чубатого мальчугана?! Это вдвойне положительно… так настойчиво добиваться совершенства в рисунке. Интересно, пойду посмотрю! — И он торопливо вышел из комнаты.

Гапар сидел неподвижно. Он не слышал осторожных шагов у себя за спиной. Художник приблизился к рисовальщику, и сердце у него забилось учащённо: что он сейчас увидит? Рука мальчика двигалась над бумагой всё быстрей и быстрей: из-под карандаша молниеносно появлялись крупные завитушки большого чуба.

В новом рисунке было нечто такое, что приковало взгляд художника. Он подался вперёд, его тень упала на альбом и накрыла изображение. Мальчик, вздрогнув, обернулся. Художник ласково обнял его за плечи. Гапар вспыхнул. У него покраснели уши, а лицо пылало от смущения: он давно отвык от ласковых объятий. Его настроение передалось художнику. Леонид Леонидович прижал Гапара к своей груди и спросил:

— Ты хочешь стать художником?

— Да. Очень… — радостно закивал головой Гапар.

— В таком случае будем вместе трудиться, — сказал Леонид Леонидович и задумчиво про себя произнес: — Из него выйдет художник…

В самых глухих и труднодоступных местах — в скалистых ущельях с грохочущей рекой, в горах на джайлоо, в далёких степных аилах — можно было часто наблюдать как два неразлучных спутника, — один высокий, другой — маленький, бродили с заплечными мешками, в которых лежали альбомы, этюдники да скромные запасы провизии…

Так рождался талантливый художник Киргизии.

ПРОБУЖДЕНИЕ

По козьей тропке через колючий кустарник пробирался маленький мальчик. Непроглядная мгла окружала его. Где-то совсем рядом тихо журчал ручеёк. Глухо и одиноко отдавались шаги в узком ущелье. Малыш часто оглядывался. Не гонятся ли за ним?.. Но всё вокруг дышало только холодом, сыростью и неизвестностью. Изредка откуда-то доносился жалобный писк, который нагонял на маленького беглеца тоску и страх.

Из-за туч выглянул рог молодого месяца, отразился на мгновение в небольшом прозрачном водоёме с песчаным дном и снова скрылся. Место оказалось знакомое. Мальчик пробрался сквозь побуревшую заросль и, приподняв лозу дикого винограда, очутился в неглубокой пещере, которую обнаружил однажды, когда ему пришлось пасти здесь байских коз.

Он лёг на каменный пол, заложил руки за голову. Знобило. Старый, весь в клочьях, с полуоторванными рукавами, армяк не согревал; дрожь пробегала по всему телу, которое было в крупных ссадинах и рубцах, образовавшихся от ударов камчи. Превозмогая боль, он повернулся на бок, свернулся клубочком.

Невыносимо трудно было лежать на холодном, как лёд, полу, далеко от родных в эту страшную, полную беспокойства и тревог тёмную ночь. Но это был сын кочевника, внук охотника, — людей, привыкших к одиночеству, терпению и невзгодам.

Крепко стиснув зубы и затаившись в одной позе, прислушивался он к унылому шелесту осенней листвы да завыванию ветра, гуляющего где-то в вышине над ущельем.

В его сознании всплывали невесёлые воспоминания о том, как он остался сиротой после смерти родителей, о том, как, полуголодный, босоногий, он день и ночь работал в байской семье, и о том, как жестоко бил его бай за всякую мелочь.

Много лишений претерпел сирота в батраках: каждая заплесневелая корочка хлеба, каждая обглоданная кость, брошенная через плечо, точно собаке, — все объедки были посолены попрёками хозяев-богачей.

Сотни раз намеревался мальчик уйти от безжалостного и кровожадного бая. Но куда идти?!

Вчера случилось то, что заставило его бесповоротно принять решение.

Как и всегда, утром рано бай ударом пинка разбудил маленького батрака, закричал:

— Опять не почистил моего скакуна…

Малыш вскочил.

— Я… я… — начал было он, но бай не дал договорить, ударом камчи сбил с ног мальчика и хлестал его до тех пор, пока тот не потерял сознание…

План созрел сразу же, как только мальчик пришёл в себя. Тёмной ночью он украдкой вышел из юрты… Путь его пролегал через крутые горы, опасные ущелья, перевалы в детский дом, о котором он много раз слыхал от сверстников.