Тайна Кара-Ташского подземелья - [11]

Гапар растерянно пожал плечами и робко шагнул вперёд, протягивая альбом. Художник взял альбом в руки и не спеша стал перелистывать, задерживаясь на некоторых рисунках и объясняя, что изображено в них хорошо, что плохо, что получилось правильно и живо, а что фальшиво. Захлопнув альбом, он сказал:

— Пытливый ты, оказывается. Воображение большое. А чем занимаются твои родители?

— Нет у меня их, — тихо проговорил мальчик. — Я детдомовец.

Художник как-то особенно серьёзно посмотрел на Гапара и спросил:

— А у кого учишься рисовать?

— У Владимира Витальевича…

— Знаю, знаю, — перебил мальчика художник и добавил: — Ну что же, будем и мы теперь знакомы. Я — Леонид Леонидович Касаткин. А ты?

— Гапар… Айтиев, — смутился мальчик.

— Ну, вот что, Гапар, — деловым тоном сказал Леонид Леонидович, — посиди пока. Я поработаю, а потом поговорим.

— Нет! — спохватился Гапар. — Мне надо… Я сегодня масляными красками буду рисовать…

И он со счастливой улыбкой на устах побежал в школу.

Как вихрь, ворвался он в школьную изостудию. Медербек молча посмотрел на него и, кивнув головой на стоящий у окна мольберт, коротко сказал:

— Садись. Работай!

Гапар знал молчаливый характер Медербека и поэтому, не говоря ни слова, пошёл к указанному месту, На мольберте стояло готовое к работе полотно, а на табурете лежал этюдник с красками и кистями.

У Гапара глаза разбежались, когда он увидел это богатство. Он схватил в руки палитру и торопливо начал выдавливать на неё краски из тюбиков. Среди них попадались такие цвета, которые он даже не знал, как назвать.

Он сел за мольберт и только тут подумал: что же он будет рисовать?

В его воображении одна за другой возникали картины школьной жизни. Вот промелькнула спортивная площадка с её повседневными завсегдатаями, а вот идёт интересный урок, который бы и нужно назвать «Интересный урок», но то и другое вдруг сменилось новым видением, в памяти, как воочию, всплыл момент посадки саженцев на пришкольном участке, да так живо и чётко, до последних мелочей, что вот взял бы да и нарисовал — только начать… Идеи рождались у Гапара мгновенно, вспышками, но тут же угасали. Вспомнился утренний степной пейзаж… И тут почему-то вдруг перед его глазами встал образ чубатого мальчика, над которым он так много трудился.

Невольным движением руки Гапар открыл альбом. Там было множество набросков, изображающих чубатого мальчугана в разных позах. Были и отдельные детали рисунка — головки с чубами, кисти рук, бегущие ноги, интерьер школьного коридора и многое другое.

— А! Начну, — вслух сказал Гапар.

— Что? — спросил Медербек.

— Да вот… — и Гапар рассказал Медербеку историю о злосчастном сне и его последствии.

Он показал ему альбомные зарисовки. Просмотрев их, Медербек заключил:

— Стоит посидеть.

Гапар придвинулся к мольберту, и карандаш его запрыгал по полотну. Грифель оставлял линии, чёрточки, дужки, кружочки, и вслед появлялись бегущий мальчуган с книгами в руках, коридор с окнами, дверьми. Всё это было так знакомо Гапару. Но сейчас рисунок приобретал новые контуры, изображение получилось чётким, живым. В нём было учтено всё: и перспектива, и пропорция, и компоновка рисунка, а самое главное мальчуган уже не казался плоским с гримасой на лице, а был полным радостного возбуждения и счастья.

Но вот настал долгожданный момент, Гапар взял в руки кисть и палитру, размешал краски, мазнул несколько раз по гладкой поверхности полотна…

Вначале работа Гапару не нравилась, краски ложилась не так, как ему хотелось, он то и дело досадно восклицал. Лоб покрылся испариной. Но вдруг он отпрянул назад, обмер; несколько мазков, удачно положенных друг около друга, заиграли изумительным сочетанием цветов, то, что он сделал, было хорошо. Им овладела радость творчества…

* * *

В понедельник, после воскресного отдыха, занятия тянутся особенно долго. А для Гапара в этот день они казались бесконечными. На последнем уроке он почти не слушал, что говорила учительница, ёрзал, поминутно прислушивался, не звенит ли колокольчик. Ему не терпелось скорей оказаться около своей картины, боялся, чтобы кто-нибудь случайно или намеренно не размазал ещё не подсохшую краску. Есть же любопытные: глазам не верят, трогают руками.

Как только до слуха долетели трели звонка, Гапар первым выбежал из класса. А через несколько секунд он уже стоял перед картиной, от которой исходил приятный запах красок.

Распахнулась дверь, и в комнату ворвались крики:

— Ура!

— К нам художник приехал!

— Наши рисунки будет смотреть.

Гапар обернулся:

— Какой художник?

— Какой?! Самый настоящий!

— Гапар! — пискливо выкрикнул кто-то из кучки ребят, — а твоей картины на выставке не будет.

— Почему? — встрепенулся Гапар.

— Ты двойку имеешь, — ответил тот же голос. — А кто…

Дальше Гапар не слушал, что говорили ребята, тоскливо отвернулся и долго-долго смотрел на картину, как будто видел её впервые. Затем медленно, точно нехотя, взял кистью с палитры краски и размашисто перечеркнул картину с угла на угол.

— Вот те на! — ахнули ребята.

— Здо-орово, — пропищал голосок.

Гапар выскочил в коридор и остановился. В нескольких шагах от себя он увидел знакомую фигуру художника Леонида Леонидовича. Рядом с ним шёл учитель рисования и староста кружка Медербек, который, показав пальцем на Гапара, торопливо стал что-то рассказывать.