Тайна имения Велл - [19]
Смерть Брю произвела на меня ужасное впечатление. В доме, когда я оставалась одна, утрата ждала меня внизу лестницы, там, где прежде пес поджидал нас рано утром. Она бросалась мне под ноги, когда я готовила еду. Одиночество заползло мне под кожу, пока я сидела в гробовом молчании, инстинктивно прислушиваясь, не гавкает ли Брю под дверью, просясь в дом.
По вечерам мы оставались снова одни, возвращаясь в воспоминаниях к тем вечерам в Западном Лондоне, когда мы закрывали двери на два замка, а огни безопасности на подъездной дорожке нашего дома то включались, то выключались как бы сами по себе.
За стенами дома, когда я выходила в ночь, мной завладевал страх. Он накатывал волной, когда неожиданно кто-то шелестел в кустах живой изгороди либо позади меня громко стучала дверь бывшей конюшни.
– Как будто все вокруг отравлено, – однажды сказала я мужу. – И все из-за того, что ты знаешь: есть люди, которые так сильно нас ненавидят.
Какую бы сильную ненависть они к нам ни испытывали, Марк ненавидел их сильнее. Прежде я никогда не видела ненависти в его взгляде.
Однажды кто-то сказал мне, что после смерти ты быстро забываешь, как выглядел усопший. Ко мне это не относится. Мертвые навсегда остаются со мной, а вот живые… Энджи я помню очень хорошо, но ее отсутствие рядом со мной настольно мучительно, что воспоминания о ней становятся для меня почти осязаемыми. Что же касается Марка, то мне трудно вспомнить его лицо. В памяти остался очень сумбурный портрет, созданный кистью художника-импрессиониста либо кубиста. Отдельные черты его лица, которые я запомнила, вступают на холсте в противоборство. Желтоватый оттенок кожи лица, доставшийся ему в наследство от бросившей его матери, которая наполовину была гречанкой. Густые черные волосы. Тонкие губы, к которым я так любила в прошлом прикасаться. Глубоко посаженные карие глаза. Вот только я не в силах сложить все это в единый портрет. Быть может, дело в том, что со времени похорон он меня не навещал. Быть может, я просто боюсь увидеть то, что отражается во взгляде его глаз. Я также не слышу его голоса. Я боюсь представить, что он скажет, если заговорит. А еще есть сестра Амалия, которую я одновременно и вижу, и не вижу. Ее голограмма все время мерцает вне досягаемости. Она проявляется на периферии моего мысленного взора независимо от того, хочу я этого или нет.
Я натянула одеяло на голову. Я спряталась.
Мальчишка остановился у кухонной двери и сказал, что ему надо провести мониторинг. Он не постучался, но застыл в нерешительности, в отличие от двух других. Мальчишеский энтузиазм. Избитое клише, конечно, но в данном случае так оно и есть. Очень часто его глаза улыбались, даже когда он хотел оставаться серьезным. Конечности его, излишне худые, двигались нескладно, как у ребенка. Рост его составлял более метра восьмидесяти, но даже при таком большом росте Мальчишке пришлось поставить стул в углу комнаты, где была установлена одна из видеокамер. Встав на стул, солдат вытащил провод.
– Думаю, что вы должны знать, – начал он. – Звонил психиатр. Он думает, что вам следует увеличить дозу.
– Ответ «нет», – кусая кончики ногтей, сказала я.
Не сходя со стула, Мальчишка посмотрел на меня сверху вниз. В руках он держал аккумулятор. Голова склонена под неестественным углом, чтобы не стукнуться о балку перекрытия. Его светлые волосы торчат во все стороны.
– Если они решат, что вы их не принимаете, то перейдут к пластырям либо уколам. Вы все еще остаетесь под арестом, поэтому они имеют право это сделать, хотите вы этого или нет. – Замолчав, Мальчишка взглянул на темный экран монитора, как будто немного смущаясь. – Мне кажется, вы имеете право знать.
Он потянулся и соединил провода.
– В таком случае я лучше приму ванну и переоденусь, – сказала я.
Мальчишка слез вниз, повернулся спиной к видеокамере и показал поднятый вверх палец.
– Вот и хорошо, – сказал он и вышел.
Мне пришло в голову, что от меня должно ужасно вонять, вот только рядом никого не было, чтобы сказать мне об этом. Однако по какой-то причине этот мальчик-солдат рискнул ради неряхи, и его предупреждение побудило меня действовать. Я призвала себя поступать логично. Я не хочу, чтобы меня накачали лекарствами либо принудительно госпитализировали. Я должна быть здесь и сохранять способность здраво мыслить. Я должна остаться, потому что только здесь я смогу, возможно, узнать, что же на самом деле произошло. Здесь осталось то, чего не смогли найти, но оно очень-очень важно… Свитер… роза… правда…
Только когда я узнаю правду, истечет срок моего заключения.
