Тайна имения Велл - [18]

– Ничего страшного, – сказал он, нацелил пульт дистанционного управления на экран телевизора и приглушил звук. – Отсюда они нас не выгонят. Теперь не посмеют. Они будут договариваться с нами. Мы находимся в куда лучшем положении после Дуккомба, даже если придется с ними судиться.

– Надеюсь, ты прав, – сказала я. – Ладно, иду спать.

Я загасила огонь, дала Брю собачью галету и поцеловала мужа, пожелав спокойной ночи.

Марк частично оказался прав. Официальные органы от нас отстали, а вот местные вели с нами куда более жесткую войну. Брю отправился на охоту и не вернулся к ужину. Пока сумерки сменялись темнотой, мы звали его, расхаживая вокруг дома, стучали ложкой о миску, верили, что вот-вот пес выскочит из кустов ежевики, уставший после охоты, подбежит, махая хвостом и ожидая, что его сейчас будут ругать за опоздание к ужину. Мы оставили заднюю дверь дома приоткрытой. Марк сказал, что Брю обязательно вернется, но я спала плохо. Посреди ночи я спустилась вниз, надеясь на то, что застану Брю спящим у «Рейберна» и коснусь его мягкой шерсти в сумеречном свете. Иногда мне чудилось, что я слышу стук его лап по доскам пола, слышу, как он поднимается наверх, желая дать знать, что с ним ничего плохого не случилось.

Марк ощутил пустоту в доме, как только открыл глаза. Он разбудил меня. Мы быстро оделись в толстые свитера и обули сапоги. Мы разделились, чтобы увеличить площадь наших поисков, и отправились в поля. Мы медленно передвигали ноги по вязкой грязи. Шли, согнувшись под порывами восточного ветра. Запутался в колючей проволоке? Застрял в барсучьей норе? Сбит машиной? Я перебирала в голове все возможные варианты. Я подумала, что его мог застрелить пастух, издалека заметив Брю среди беременных овцематок. Хотя это маловероятно. Тут рядом никого, кроме Тейлоров, нет, а Тейлоры его знают. Я пошла вдоль границ Велла, молясь, чтобы Брю нашелся. Я вновь и вновь звала его. Впоследствии кто-то сказал мне, что, когда ищешь, нельзя все время звать человека. Как бы громко ты ни кричала, польза от твоего крика будет только тогда, когда наступит тишина и ты услышишь крики, зовущие на помощь.

В случае с Брю, впрочем, никакой разницы не было. Он лежал среди прелой листвы и валежника, полускрытый от глаз подлеском и ветвями, упавшими с деревьев во время долгой зимы. Белые перья фазана, подобно снегу, лежали на лесном дерне вокруг пса. Одна передняя лапа была согнута и торчала в мою сторону. Другая лапа была выпрямлена. Именно в такой позе Брю, бывало, дремал у камина. Голова была повернута под противоестественным углом. Глаза открыты. Вот только любви в них не осталось. Никаких ран или прочих следов увечий заметно не было. Такой же миленький, как всегда. Я предпочла бы увидеть его раненым, молилась, чтобы Брю приподнял голову, старалась убедить себя в том, что ребра его чуть двигаются, а значит, он дышит, была готова поверить, что его хвост дернулся при виде меня. Вот только, как бы страстно я этого ни хотела, ничего из перечисленного я увидеть не могла, так как Брю был мертв.

Возможно, некоторые люди на моем месте упали бы рядом и начали рыдать, прижимая к себе его окоченевшее холодное тело, я же едва заставила себя коснуться трупа. Я звала Марка. Я добежала до опушки леса и стала отчаянно звать мужа. Он отошел слишком далеко от дома. Спотыкаясь, я пошла обратно, уже не торопясь. Брю лежал там же, где я его нашла. Ничего не изменилось. Он был мертв. От чего пес умер, было неясно. Наконец я, набравшись смелости, пощупала бархат его уха и провела рукой вдоль всей длины его молодого тела. Я не нащупала раны. Зовя на помощь, я попыталась поднять тело Брю. Я плакала. Он был тяжелым. Пятнадцать мешочков с сахаром. Я измеряла вес моего мертвого пса в мешочках сахара. Тело окоченело. Держать его было неудобно. Труп, выскользнув у меня их рук, грохнулся о землю. Мне пришлось начать все с начала. При этом я бралась за труп очень осторожно, так, словно боялась его потревожить. Лес был диким, за ним давно никто не ухаживал. Никто не прореживал деревья уже не одно поколение. Подлесок разросся, стал крепким. Колючки направляли в мою сторону острия своих пик. Корни поднимались из земли, чтобы подставить мне подножку тогда, когда я меньше всего этого от них ожидала. Перелезть через ограду с ним на руках было невозможно. Я перекинула его через проволоку так, словно это был мусор. Я кричала и кричала без остановки: «Марк! Я нашла его! Я нашла его!» Когда я уже подошла так, что дом стал в пределах видимости, муж меня заметил, подбежал, забрал у меня Брю, положил перед «Рейберном». Бело-черная голова песика, такая симпатичная, коснулась мягкой диванной подушки. Мы, обнявшись, безмолвно стояли и смотрели.

Ветеринар сказал, что его убили умышленно. Мертвую птицу нашпиговали стрихнином. Он посоветовал нам прочесать лес и избавиться от другой отравленной приманки.

Марк копал могилу в угрюмом молчании. Он с такой силой вгонял лопату в землю, слово это могло унять его душевную боль. А вот я плакала, рыдала громко и беспомощно. Муж сказал, что следует завернуть тело Брю в полиэтилен, а то барсуки могут его