Тайна храма - [24]

— А что насчет Штольца? — поинтересовался генерал. — Его-то когда убили?

— Судмедэкспертиза уверяет, что Штольц был убит до описанного визита к Мартенсу. Скорее всего, после неудачи в библиотеке неизвестный едет к Штольцу и, видимо, неудовлетворенный этим визитом ищет полицейского, ведущего расследование убийства в доме Эммы Рунге.

— То есть вы тоже склоняетесь к тому, что дневника у него пока нет?

— Если Эмма Рунге жива, то дневника у него нет, но скорее всего она уже мертва, и тогда записи у убийцы.

— Курт, мне ход ваших мыслей понятен. В вашем отделе предатель, вы, естественно, вне подозрений. Но что за человек орудовал в Бостоне? Как он там оказался раньше вас? Хотя вы говорили, что их там было как минимум двое. Я не могу понять, каким образом преступники заставили Сьюзан Бековски работать на себя. Она же понимала, какие неприятности ее ждут при объяснении с вами.

— Ума не приложу, сэр. Получается, что ее никто не заставлял, и действовала она добровольно. При непредвиденных обстоятельствах, она всегда могла позвонить к нам в отдел, но этого не сделала.

— Непростая перед вами стоит задача, — протянул Савски. — А как вы намерены выявить в своих рядах «крота»? Действовать надо осторожно, взвешивая каждый шаг.

— Во время убийств все трое моих подчиненных еще находились в самолете, направляющемся в Бостон. Одному из них нужно было привлечь кого-то еще, кто живет в этом городе или неподалеку. Для этого нужны ресурсы и опыт в таких делах. Может попробовать проверку на детекторе лжи?

— Ни в коем случае. Во-первых, из трех ваших человек двое служили на оперативной работе, и для них не составит труда обмануть аппарат. Во-вторых, если вы выкажете недоверие, то наш оппонент затаится. Оставим пока все как есть, ищите Эмму Рунге.

Тейлор положил трубку и вытер платком вспотевший лоб. Через десять минут он уже мчался в аэропорт, до рейса на Бостон оставалось не больше часа.

* * *

Весь следующий день Эмма была поглощена чтением дневника.

«…Бесконечные допросы длились почти месяц. Не было смысла скрывать то, чем мы занимались в лаборатории, тем более, как оказалось, мой товарищ Ланге рассказал все на первом же допросе. Нам предложили продолжить нашу работу в Америке, и это предложение не подразумевало отказа.

Я надеялся на снисхождение, потому как считал себя почти американцем. Но этот факт насторожил следователя, он даже высказал нелепое предположение о шпионском прошлом моего отца.

Клаус сидел в соседней комнате огромного подвала, находившегося в двухэтажном здании на краю города. Наша импровизированная тюрьма была раньше типографией, и в помещении, в котором находился я, стояли три разбитых печатных станка.

Со мной вместе сидело шестнадцать человек. В прямом смысле сидело, так как кроватей не было. Спали мы на полу, укутавшись предоставленным нам тряпьем.

Все были гражданские, но американцы в этом сомневались. Не знаю, но в военной форме никого не было. В эти дни я сблизился с пожилым искусствоведом из Дрездена.

Это был опустошенный человек, спящий не более двух часов в сутки. Он почти ничего не ел и делился своей порцией со мной и с совсем юным парнем лет четырнадцати.

Юноша был угрюмым и неразговорчивым, что резко контрастировало с его детским лицом.

Искусствоведа звали Винфрид, и родом он был из Ингольштадта. За два месяца до того он бежал из Дрездена, подвергнувшегося чудовищным бомбардировкам, поселился в доме своей матери, но с приходом американцев был арестован. На допросе он плюнул в лицо офицеру, после чего был избит и брошен в нашу камеру заключения.

Я находился здесь уже два дня и, как мог, постарался помочь пожилому соотечественнику. Я ни разу от него не услышал ни одного стона, ни одной жалобы. Это был сильный человек, умерший неожиданно через несколько дней на моих руках.

Мне повезло пообщаться с ним, и меня поразил тот факт, что я впервые встретил человека, осуждавшего не только политику Германии, но и самого Адольфа Гитлера.

Он принимал свои побои от американских солдат как должное, как возмездие. Он плюнул в лицо американского офицера, за то, что тот позволил себе назвать немецких женщин, и его мать в частности, шлюхами.

Мы говорили о Германии, о ее историческом значении в глазах всего человечества. Винфрид был убежденным конформистом, он всегда пытался слиться с окружающей действительностью. Тяжелые авиационные бомбы превратили аккуратные домики их пригорода в месиво камня и металла. Его дом под Дрезденом рухнул, унеся под развалинами жизнь единственной дочери.

Он выжил, и это стало главной трагедией его жизни. Попытка уцепиться за дом своей больной матери в Ингольштадте закончилась позорным арестом. Его волокли по улице, а старая женщина, его мама, вцепившись за калитку, надрывно кричала, не в силах защитить своего сына.

В своем рассказе он не обличал ни американцев, ни русских, он надеялся, что победители проявят милосердие к женщинам и детям. Я тогда впервые ощутил, что немецкий народ ждет беспощадная месть, особенно со стороны русских.

Это был переломный момент моего сознания. Неожиданно я понял, что за грехи нации, придется расплачиваться и мне самому.