Тайна гибели Сергея Есенина. «Черный человек» из ОГПУ - [114]

Что ты часто ходишь на дорогу

В старомодном ветхом шушуне.

После слов: «Не такой уж горький я пропойца, чтоб, тебя не видя, умереть» — в зале послышались рыдания. Плакали те люди, для которых, казалось, не было уже ничего святого в жизни. Прослезился и сам начальник уголовного розыска, прибывший на вечер с целью наблюдения за порядком и предотвращения возможных эксцессов. Но аудитория оказалась благодарной, никаких эксцессов не было. Выступление Есенина закончилось под громкие и долгие аплодисменты обитателей ночлежки. Есенин умел воздействовать на эмоции слушателей независимо от их возраста, уровня развития и образования. Все они одинаково хорошо понимали его поэзию. Знаменитый актер Василий Иванович Качалов (Шверубович), уезжая на гастроли за рубеж, брал с собой сборник стихов Есенина. «У меня было ощущение, — писал он в воспоминаниях, — что я возил с собой горстку русской земли». Один 89-летний старик, прочитав стихи Есенина, нашел в себе силы посетить его родину — село Константиново, после чего заявил корреспондентам, что он «вроде 70 лет с плеч сбросил». Авторитет Есенина в последние годы его жизни был настолько велик, что, по словам писателя Ильи Григорьевича Эренбурга, «даже строгие блюстители советских нравов сквозь пальцы смотрели на его буйные выходки»[47].

Иногда выступления Есенин начинал с какой-нибудь эксцентричной выходки, чтобы привлечь внимание публики, а затем погашал ее негодование чтением стихов, и зал сначала затихал, очарованный его поэзией, а потом неистово аплодировал. Творчество требовало от поэта большого умственного напряжения и жертв. Ради поэзии он жертвовал своим покоем, своим семейным счастьем и даже своим бытом, который до конца его дней оставался неустроенным. После отъезда из Константиново в 1912 году он так и не приобрел своего собственного угла, ютился то у знакомых из милости или уважения к его таланту, то в редакциях, то в гостиницах, то находил временное пристанище у своих жен законных или гражданских.

Редактор журнала «Красная Новь» Александр Константинович Воронский писал о Есенине: «У него не только ум ушел в талант, ушли в талант его лучшие чувства и инстинкты»[48]. Несмотря на то что творчеству нередко препятствовали неблагоприятные внешние обстоятельства — революции, войны, голод, эпидемии, пожары, разорение страны, поэт продолжал упорно работать и идти в ногу со временем. Он служил своей стране, своему народу не столько за похвалу и вознаграждение, хотя и это имело для него немаловажное значение, сколько во имя прославления своей Родины. Он увидел ее величие даже в «развороченном бурей быте». Потому он и был любим своим народом и приобрел заслуженную славу. Сбылась мечта крестьянского поэта Сергея Есенина — он стал не только популярным, но и знаменитым в своей стране человеком.

Айседора Дункан

Как знать, быть может, те мгновенья,

Что протекли у ног твоих,

Я отнимал у вдохновенья.

М. Ю. Лермонтов

24 июля 1921 гола в 4 часа утра в Москву прибыла знаменитая американская танцовщица Айседора Дункан с приемной дочерью Ирмой Дункан и служанкой. На перроне вокзала их никто не встретил. Дункан приехала в голодную и обнищавшую Россию по приглашению Наркома просвещения Анатолия Васильевича Луначарского с целью открыть школу танцев для маленьких детей. Перед отъездом ее предупредили, что в России голод и нищета. Но Дункан была оптимисткой, женщиной неординарной, уверенной в себе, смелой и решительной. Журналистам она заявила:

— Голода не боюсь. Моя мать часто не имела еды, но играла произведения Шуберта, а мы, дети, танцевали под эту музыку.

Она не привыкла пасовать перед трудностями и ни разу не усомнилась в правильности своего поступка, хотя то, что она увидела в России, превзошло все ее представления о бедствии.

Луначарский называл Айседору Дункан «царицей жестов», а ее приезд в Советскую Россию назвал «самым красивым жестом, заслуживающим самых громких аплодисментов». В течение трех месяцев ей пришлось решать организационные и хозяйственные вопросы: поиск помещения, его оснащение, подбор кадров. В октябре 1921 года в ее распоряжение был предоставлен особняк на Пречистенке (ул. Кропоткина), принадлежавший ранее балерине Балашовой, эмигрировавшей за границу. Это было светлое и просторное помещение, великолепной архитектуры, с мраморными лестницами, большими зеркалами в позолоченных рамах, с оригинальными люстрами.

Получив помещение, Дункан сразу же начала прием детей. К ее удивлению, детей оказалось во много раз больше того числа, на которое она рассчитывала. По воспоминаниям ее приемной дочери Ирмы Дункан, «ввалилась толпа детей, которые протягивали к ней ручонки скелетов, с пальчиками в соломинку, и кричали: «Айседора! Айседора!» — и довели ее почти до сердечного приступа, так как всех принять было невозможно». Тем не менее она приняла вдвое больше, разместив их по три на одной кровати. Удалось достать необходимую посуду, но в ней, по словам Ирмы, «нечего было готовить из-за голода в стране». Позже Дункан говорила корреспондентам, что в Москве она «увидела очень много детей, умиравших от голода». Она выложила на стол все привезенные с собой консервы, но их хватило ненадолго, детей кормили в основном картофелем и черным хлебом. Не зная русского языка, Дункан общалась с детьми с помощью своего переводчика Ильи Шнейдера (в дальнейшем муж ее приемной дочери Ирмы Дункан).