Тайна фамильных бриллиантов - [44]

Лицо Генри Дунбара было бледно, холодно, безжизненно, как у мертвеца. Лора взглянула на него и невольно вздрогнула. Она была избалованным ребенком, идолом старика-деда, и никогда не слыхала других слов, кроме слов любви и ласки. Губки ее задрожали, слезы показались на глазах.

— Пойдем, Плуто, — сказала она собаке. — Папа нас не любит.

Она потянула собаку за длинные уши и вывела из комнаты. Собака последовала очень покорно за своей госпожой, но у самых дверей повернула голову и злобно огрызнулась на Генри Дунбара. Лора оставила собаку на площадке и, возвратившись к отцу, снова бросилась к нему в объятия.

— Милый папа, — воскликнула она, — моя собака никогда более не будет на вас огрызаться. Милый, дорогой папа, скажите, что вы рады возвратиться к своей дочери. Вы были бы, конечно, рады, если бы знали, как горячо я вас люблю.

Она поцеловала Генри Дунбара, но в ту же минуту отскочила, дрожа всем телом. Губы миллионера были холодны как лед.

— Папа, — воскликнула она, — что с вами? Отчего вы такой холодный? Не больны ли вы?

Ему действительно было дурно. Ловель, спокойно следивший за первым свиданием отца с дочерью, увидел неожиданную перемену в лице Генри Дунбара и только успел вовремя подкатить ему кресло. Банкир грохнулся в него, как чурбан. С ним случился обморок. Во второй раз после убийства в роще близ Сен-Кросса он поддался неожиданному и сильному волнению.

Ловель бережно положил Генри Дунбара на ковер, а Лора бросилась в свою уборную за водой и спиртом. Через пять минут мистер Дунбар открыл глаза и обвел всю комнату диким, испуганным взглядом. Он злобно посмотрел на Лору, стоявшую перед ним на коленях; потом судорожно задрожал всем телом и заскрежетал зубами. Но это продолжалось только несколько минут: он вскоре овладел собой и, крепко сжав руки, медленно встал на ноги.

— Такие обмороки бывают со мной, — сказал он с болезненной улыбкой, — и поэтому боялся первого свидания с тобой, Лора; я знал, что оно не пройдет для меня даром.

Он сел на низенькую кушетку, которую подвинула ему Лора, и закрыл лицо руками.

Мисс Дунбар села с ним рядом.

— Бедный папа! — промолвила она, нежно обнимая его. — Как жалко, что наша встреча так взволновала вас; я думала, что вы холодны ко мне, а эта холодность была именно доказательством вашей любви.

Ловель вышел через открытую дверь в оранжерею, но он слышал все, что говорила девушка. Лицо его было очень серьезно и мрачно.

— Лучшее доказательство любви, — повторил он мысленно. — Дай Бог, чтобы это было так; но мне кажется, оно скорее доказательство страха, а не любви.

XVII Уничтоженный портрет

Артур Ловель остался в Портланд-Плэс на целый день и обедал с банкиром и его дочерью. Обед прошел очень весело; Дунбар и Лора находились в самом лучшем расположении духа; а мисс Макмагон ловко поддерживала общий разговор. Банкир встретил старшую дочь своей жены маленькой речью, хотя несколько искусственной, но все же очень любезной и радушной.

— Я всегда буду рад вас видеть у моей сиротки, — сказал он. — А если вы можете совсем к нам переехать, то увидите, что я вас считаю второй дочерью.

Генри Дунбар совершенно оправился от своего волнения и все время весело говорил о будущем. Мимоходом он упоминал о своей жизни в Индии, но не распространялся об этом; его ум, казалось, был вполне занят устройством житья-бытья в Англии. Он рассказывал, какие намерен сделать перемены в Модслей-Аббэ, йоркширском поместье и в Портланд-Плэс. Он, по-видимому, вполне оценил все блага, приносимые богатством, и намеревался извлечь из него как можно больше удовольствия. После каждого блюда он пил много вина и под конец обеда совершенно развеселился.

Но, несмотря на веселость Дунбара, Ловель не мог забыть неприятное впечатление, произведенное на него первым свиданием банкира с дочерью. Смертная бледность Генри Дунбара, дикий, злобный взгляд, который он бросил на Лору, очнувшись от обморока, не выходили из головы молодого адвоката.

Отчего этот человек боялся свою дочь? Ловель был уверен, что страх, а не любовь, заставил Генри Дунбара побледнеть. Отчего отец мог испугаться своей дочери?

В ответ на эти вопросы в голове Ловеля возникло жестокое, роковое подозрение. Генри Дунбар убил Джозефа Вильмота, и сознание своей виновности сразило его при первом прикосновении невинных уст его дочери.

Как страшно, если это было правдой! Как страшно думать, что Лора должна вечно, ежедневно, ежечасно сталкиваться с преступником, с убийцей!

«Я поклялся любить ее вечно, хотя любовь моя и безнадежна; я обещал преданно служить ей, если она будет нуждаться в моей помощи», — думал Ловель.

Молодой адвокат напряженно следил за своим клиентом; ему показалось, что в веселости банкира было что-то неестественное, лихорадочное. Вскоре после обеда дамы вышли из столовой, а Генри Дунбар и Ловель остались одни за длинным столом, украшенным хрустальными графинами и севрскими вазами.

— Я поеду завтра в Модслей-Аббэ, — сказал Дунбар. — Мне нужно отдохнуть после всех этих треволнений; к тому же Лора любит Модслей гораздо больше Лондона. А вы думаете возвратиться в Варвикшир, мистер Ловель?