Тайна его глаз - [11]

Не знаю, какие хозяйственные соображения явились причиной этого, но, когда я пришел к Лебри, мадемуазель Грив находилась там же.

Мадам Лебри меня представила ей.

Накануне я только мельком видел молодую девушку. Я оценил тогда ее исключительную красоту, грацию ее движений, чарующий взгляд ее бархатистых глаз и аромат цветущей розы, которая была приколота у ее корсажа и на которую сама она так походила. А теперь и голос ее показался мне музыкой…

Не узнавая самого себя, я почувствовал, что бледнею и дрожу. Мне хотелось как можно скорее скрыться, и в то же время я горел желанием никогда с ней не расставаться.

– Я пришел… – пробормотал я. – Я пришел, чтобы взять с собой Жана на прогулку.

Жан только что вышел. Он думал, что я уже не приду, и решил обойтись без меня. Цезарина, проводившая его до опушки леса, уже возвращалась сейчас обратно.

– Вы быстро догоните его, – сказала мадам Лебри. – Он будет так счастлив!

– О, мадам, почему же вы мне ничего не сказали? – проговорила тоном упрека мадемуазель Грив. – Я с удовольствием прошлась бы с вашим сыном…

Это было сказано так трогательно просто, в ее голосе слышалось столько доброты, что у бедной матери навернулись на глаза слезы. Мне показалось, что звучавшие в ее голосе доброта и ласка способны были придать всякому банальному слову оттенок самого нежного признания.

Я поспешил удалиться. В моей душе была буря, и я опьянел от счастья. Вся окружавшая меня природа внезапно открыла мне все свои красоты и сулила мне сказочное счастье. Никогда в жизни не видел я ничего более прекрасного, чем эта тропинка, извивавшаяся среди диких трав и окаймленная зеленеющим кустарником. Яркое солнце сияло сквозь молодую листву и придавало всему окружающему праздничный вид. И мне казалось, что это праздник в честь меня и для меня. Цветы распускались, птицы щебетали в ветвях только для того, чтобы поздравить меня. Весна наступала только потому, что я полюбил. Я шептал: «Я счастлив! Я люблю! Благодарю вас, маргаритки, благодарю тебя, красногрудый снегирь… Благодарю тебя, солнце и голубое небо, и вас, пестрые мотыльки… Какие вы все милые! Спасибо вам». И я возносил свое сердце ввысь, как дарохранительницу, как священный ковчег…

Тем не менее конец этого замечательного дня, по правде говоря, был скорее летним, нежели весенним. Непомерный зной преждевременно раскалил землю, и с юго-запада надвигалась тяжелая грозная туча, напоминавшая своими очертаниями какую-то исполинскую снежную гору.

Я продолжал идти. Внезапно я очнулся от своих мечтаний и обратил внимание на то, что Жан Лебри шел до странности быстро, потому что я до сих пор и не мог догнать его. Или, может быть, он пошел в другом направлении? Как раз за моей спиной тропинка разветвлялась, и можно было предположить, что слепой ошибся. Но нет, ответвление вело влево, а Жан имел обыкновение нащупывать своей палкой правый край дорожки: так, по крайней мере, он сам говорил мне. Но, если уж на то пошло, имел ли я основание ему доверять? Случай с часами не давал мне покоя.

Я остановился. Среди воцарившейся предгрозовой тишины я улавливал еле слышные лесные шорохи. Издали доносился заглушенный шум маленького городка. Я хотел крикнуть Жану, но вовремя удержался; мне, безусловно, следовало сохранять молчание. Жан несомненно считал себя здесь в полном одиночестве. У меня созрел план: незаметно подкрасться к нему и последить за его движениями. Можно было вернуться назад к разветвлению дорожки и там подождать его, спрятавшись в кустарнике и не производя никакого шума.

Вдруг мне показалось, что я слышу впереди себя его глухой и отрывистый кашель.

Я осторожно двинулся вперед.

Время близилось к закату. Под лиственными сводами постепенно наступали сумерки. Я тихонько крался вперед.

Наконец я увидел Жана Лебри.

Он сидел на стволе повалившегося дерева, в стороне от тропинки, которая здесь вилась среди леса по совершенно ровному месту. Ко мне он был обращен спиной.

Осторожно ступая по мху, я медленно добрался до толстого и высокого пня и за ним притаился. Отсюда, несмотря на то, что я все еще был за спиной Жана, мне удалось уловить, что он несомненно рассматривает какой-то находившийся в руках предмет. Но какой? Занимаемая мной позиция и все сгущавшиеся сумерки мешали мне его различить. Тем не менее мне почудилось, что я уловил металлический звук в то время, как Жан перекладывал этот предмет из руки в руку.

Вдали послышался глухой раскат грома. Изнуряющий зной создавал гнетущее настроение, которое с трудом переносит человек. Эта удручающая атмосфера казалась предвестником той поры, когда на земле уже нечем будет дышать.

Я вынул носовой платок, чтобы вытереть себе лоб. Выскользнувший из кармана перочинный нож с громким стуком ударился о камень. Жан Лебри мгновенно вскочил на ноги и повернулся ко мне лицом.

– Кто там? – резко спросил он.

Охватившее меня изумление не поддается никакому описанию. Он смотрел на меня сквозь толщу огромного пня, за которым я спрятался, и его устремленные на меня глаза, эти широко раскрытые загадочные глаза испускали из себя слабые лучи света!

Не знаю, что собственно ошеломило меня больше всего: вид двух светящихся точек на его лице или сознание, что они были сознательно устремлены на меня, несмотря на преграду, отделявшую меня от Жана Лебри, или же то обстоятельство, что этот смотревший на меня человек, который был моим другом, меня не узнавал.