Тайна дразнит разум - [35]

— Я только поцелую и буду ждать тебя хоть месяц, хоть год.

— Не жди! Если выйду, то за другого…

— Не выйдешь! Никому не отдам!

— Я не собственность твоя!

— Кто он? Регент?

— Не отгадаешь!

— И гадать не буду! — выкрикнул он. — Я расстался с партбилетом, но сохранил именной наган…

Карп, видимо, вытащил наган.

— Не испугаешь!

— И не собираюсь пугать. Ты знаешь мой характер: тебя и себя…

— Убийца! Ты и брата не пощадил!

— Он умер от разрыва сердца!

— А кто довел?

— Ты!

— Ложь!

— Нет, правда! — вскипел он. — У брата есть запись: «Разлюбит — не перенесу».

— Разлюбила, но молчала! Щадила! А ты ворвался сюда! Он решил: «Отдалась!» Сердце и не выдержало!

— Выдержало!..

— Убила ты! Ты сказала…

— Не сказала, а поблагодарила, что он прогнал тебя.

— Ты же сама нахваливала мои кудри и глаза!

— Покажи дневник!

— У меня лишь первая тетрадь.

— А вторая?

— Не знаю. Наверно, у дочки Оношко.

— У Нины?

— Да. Увлеклась братом. И не раз спрашивала: «Где Леня? Чем занят?» А когда узнала про дневник — покраснела…

— И не без причины?

— Чушь! — отмахнулся Карп. — Он даже с ней говорил о тебе.

— Так зачем ей дневник?

— Мне кажется, она призналась ему в любви.

— Но ведь дневник лежал в столе — на мансарде.

— Так что?! Труп увезли. Часового убрали. Дело закрыли. А я, покидая дом, не закрыл двери.

— В котором часу?

— Да… к полуночи…

— И девушка не испугалась?

— Надо знать эту девушку…

Иван вспомнил рассказ Алеши о ночных похождениях дочки профессора. «Такая в самом деле могла взять дневник любимого», — рассудил он, прислушиваясь к разговору за дверью.

Ланская спросила Карпа:

— Ты дружишь с Ниной?

— Она и без дружбы отдаст дневник, если тетрадь у нее. Я все сделаю! (Послышался шаг.) Только один поцелуй…

— Никогда!

— Ах, вот как?! — взорвался Карп. — Нет на тебе креста! Где твое христианское сердце?! Думаешь, легко расстаться с партбилетом? Да я ночами не спал! Я знал, что потеряю брата! Я знал, что от меня отвернутся! Я знал, что в меня будут тыкать пальцем: «Предатель!» Я знал, что мне придется уйти из трибунала! Но я на все пошел ради тебя! Я думал, ты оценишь мою жертву! Я верил в твое милосердие! Верил, что ты протянешь руку…

— Послушай!..

— Нет, ты слушай! Я уже слушал тебя и здесь, и дома, и в храме, и на сцене — поешь звонко, но без души! Ты отвергла брата. За что? Он не принял твой крест. Ты отвергла меня. За что? Я ведь целую твой крест?!.

— Карп!..

— Молчи, святоша! Я проклинаю тот день, когда увидел тебя, рыжую! Я презираю тебя, бестию! Я ненавижу тебя, ханжу! И если давеча хотел прикончить тебя из ревности, то сейчас пристрелю как…

— Стреляй!

Иван дернул дверь.

Пальма бросилась на Карпа.

Раздался выстрел…

На пол рухнула посуда…

КЛЮЧ ПРОНИКНОВЕНИЯ

Младший Рогов, с перевязанной рукой, сидел на стуле и зло косился на Пальму. Овчарка сильно повредила ему кисть. Ищейка спасла жизнь Ланской: опоздай она на секунду, и Карп застрелил бы Тамару. Он нажал спусковой крючок, когда собака схватила его за руку. Пуля повредила лишь часовой футляр красного дерева.

— Ты, Карп, — начал Иван, садясь за стол, — работал в трибунале и знаешь, что полагается за покушение…

— Какой трибунал? — усмехнулся Карп. — Два гроба и точка. Верни наган!

— Зачем?

— Оружие именное: память о войне.

— Ты осквернил эту память. Оружие не получишь.

— Не ты награждал и не тебе лишать!

Иван перевел взгляд на овчарку с острыми ушами:

— Не повышай голос, Пальма не любит…

— Верни наган.

Овчарка зарычала. Карп оглянулся на собаку и положил забинтованную руку на стол. Воркун спокойно разгладил усы:

— Ты когда был у гадалки — до кражи или после?

— О какой краже речь?

— Вчера ночью обокрали ясновидящую.

— Значит, до.

— Ты не заметил, куда гадалка положила твои деньги?

— Я заплатил прислужнице.

— Ну а сколько дней ждал своей очереди?

— Это что, допрос?

— Умирашка не заявила о пропаже. Однако есть решение — выселить ее из Руссы.

— Не ко времени!

— Почему?

— Она предсказала смерть брату. У нее дар к телепатии, читает мысли на расстоянии. И мою судьбу угадала: погибну из-за женщины. Старухе многие верят. И скажут: «За правду пострадала».

— Карп, неужели и ты веришь старой пройдохе?

— Ей все верят, кто только не был у нее!

— И даже коммунисты?

— И даже коммунисты.

— Это те, кто боятся чистки партии?

— Председатель укома боится чистки?

— Николай Николаевич Калугин?

— Он самый, — торжествующе ухмыльнулся Карп. — Своими глазами видел, как он выходил из ее дома.

— А ты не обознался?

— Маленький, лысый, с бородкой и в толстовке. Он?

— Портрет его. Но причина посещения, ручаюсь, иная. Калугин — краевед: собирает песни, сказки. А бабка, прислужница гадалки, великая мастерица до слова. — Теперь Иван улыбнулся: — Ну, еще кого назовешь?

— Зря лыбишься! Ее популярность велика: даже из Питера приезжают гадать.

— Даже из Питера? Ой ли?!

Карп здоровой рукой сделал жест, типичный для бильярдиста.

— Я тут шарики гонял с матросом. Так он из Питера приехал специально погадать в Чертовом переулке.

— Это который матрос: крепыш, рыжий и желтоглазый?

— Он самый!

— Говоришь, специально погадать, а может, — Иван сгреб пальцами серебряную солонку, — очистить гадалку?

— Взгляд у него дерзкий и пронырливый…