Леонардо Линарес разговаривал по телефону. Луиса, только что вошедшая в комнату, услышала окончание разговора.
— Так что можешь на меня рассчитывать. До скорой встречи, Хосе Игнасио, — говорил Леонардо.
— С кем это ты сейчас разговаривал? — спросила Луиса, когда муж повесил трубку. — Я так поняла, что тебе звонил Хосе Игнасио Дуэнде?
— Именно он, бедняга. — Расстроенный Леонардо взволнованно заходил по комнате.
— Можешь себе представить, — серьезно обратился он к жене, — в какую передрягу он попал с этими документами из-за своей проклятой доверчивости. Вчера у Альваресов я узнал, что его уже вызывали в полицию, но, разумеется, такие объяснения кажутся им смехотворными. Надо знать Хосе Игнасио, как знаю его я, чтобы...
— Я предпочла бы, чтобы ты, во-первых, не знал его так хорошо, а во-вторых, перестал бы ходить по комнате.
— Прости, не понимаю тебя.
— Я прошу, чтобы ты наконец сел.
— Нет, ты объясни мне, что ты хотела сказать насчет Хосе Игнасио.
— Дорогой мой, сейчас не время афишировать твои приятельские отношения с Хосе Игнасио. Он сам должен был бы понять, что, пока не восстановится его репутация, ему лучше уйти в тень. Многие приличные люди уже дали ему это почувствовать. Очень жаль, что тебе и на этот раз изменяет чувство такта и ты делаешь как раз обратное — изо всех сил укрепляешь свои связи с этим человеком.
— Этого человека, как ты выражаешься, мы знаем достаточно много лет. В свое время, еще до нашей женитьбы, он много для меня сделал и помогал мне встать на ноги.
— Знаешь, мне никогда не нравились его манеры, — проговорила донья Луиса.
— Да, и ты сумела дать ему это почувствовать. Попросту сказать, отвадила его от нашего дома. Но ведь и ты, Луиса, никогда не сомневалась в его честности.
— Леонардо, вопрос не в том, доверяю я ему или нет...
— Но для Хосе Игнасио вопрос состоит именно в этом. Он в ужасе не столько от грозящего разорения и неприятностей с полицией, сколько от того, как в одночасье погибла его репутация. Он, добряк и честнейший малый, повсюду видит перед собой захлопнутые двери.
— Ах, Леонардо, я столько приложила сил, чтобы наша семья занимала достойное положение, а ты...
— Луиса, — сказал с отчаянием Леонардо, — каждый раз, когда я пытаюсь говорить с тобой о том, что для меня важно, я словно натыкаюсь на стену...
— Вот именно, мне приходится быть той стеной, которая ограждает наш дом от неприятностей,— отозвалась Луиса. — Я настаиваю на том, чтобы ты прекратил знакомство с этим человеком, пока его репутация не будет восстановлена.
Леонардо не выдержал.
— Нет, моя дорогая, —твердо заявил он. — Я собираюсь сделать обратное. Как раз сегодня Хосе Игнасио будет обедать у нас дома, и ему не придется пробираться ко мне с черного хода.
— Ты с ума сошел, Леонардо! — воскликнула Луиса. И видя, что муж не собирается отступать, прибавила: — В таком случае на мое присутствие можешь не рассчитывать. Я забираю девочек и еду обедать к маме.
— Как тебе угодно, дорогая, - ответил Леонардо, силясь казаться невозмутимым, но голос выдавал его напряжение.
Луиса вошла в комнату к дочерям и объявила:
— Мы сегодня обедаем у бабушки. Собирайтесь, девочки. Чуть позже я пришлю к вам Селию.
Когда мать вышла, Кандида спросила:
— Что ты наденешь, Дульсина?
— Мы с тобой наденем розовые платья.
— Нет, я надену зеленое, - возразила Кандида.
— Почему это ты наденешь зеленое?- забеспокоилась Дульсина.
— Хотя бы потому, что мне его подарила бабушка. Ей будет приятно видеть меня в нем.
— Вовсе не поэтому ты так с ним носишься. Просто это платье не с такими пышными сборками, как другие. Вот ты и вообразила, что похожа в нем на взрослую.
— Ну конечно, — самодовольно ответила Канди. — Помнишь, когда у нас были гости, Паулетта Монтеро была в очень похожем платье, только вырез был чуть побольше и роза прикреплена не к поясу, а к плечу. А ведь Паулетте уже почти пятнадцать, и ее мама только и думает, как бы ее получше выдать замуж. Но ты не расстраивайся. Когда тебе будет одиннадцать лет, тебе, может быть, тоже подарят платье без пышной юбочки.
Этого Дульсина уже не могла снести.
— Ерунду ты говоришь! Если бы бабушка хоть чуть подумала, она бы не стала дарить это платье такой малявке. Ты малявка и пигалица, а бабушка безмозглая, раз не понимает, кто взрослый, а кто ребенок.
Канди обомлела от такого святотатства, но быстро сообразила, какое преимущество она получила.
— А вот я расскажу маме и бабушке, что ты говорила.
