Тайна деторождения: практика и теория - [43]

— Так она семейная получается? — брякнула я вилку обратно в тарелку.

— Угу. Еще какая.

— А почему тогда распалась?

— Видишь ли: одна из ее сторон, вдруг, перестала внушать доверие своим постоянным покупателям. Оскандалилась, попросту. А в деле, где часть договоров годами заключается под одно «честное слово», это — непростительный ляп.

— Глеб, я все равно ничего не поняла.

— Слушай дальше, — взмахнул он рукой. — Почти полгода ушло на восстановление доброго имени. Сколько алмазов ради этого продали по дешевке, я не знаю, но, наконец, свершилось и «Грань» воссоединилась под прежним общим клеймом. Аллилуйя!

— Не богохульствуй. И-и?

— И теперь — главное. Фамилия одной из сторон — Бенгальские. А другой — Сирок… Тебе она ни о ком не…

— Сирок? — выдохнула я. — Тысь моя майка. Ну так… а как же он?

— Не он, а его родной брат.

— Родной брат бывшего Верховного рыцаря Прокурата?

— Совершенно верно, Агата.

— Того, что в спешке ушел в отставку после инцидента с Велиаром?

— Угу. Но, это еще не все, — довольно откинулся на спинку скамьи Глеб. — Ты знаешь, как звучит девичья фамилия матери Ксении Штоль?

— Неужели? — выкатила я глаза.

Некромант скрестил на груди руки:

— Тоже Сирок. Она — их двоюродная сестра.

— Чтоб меня демони супрезел аних.

— Аних, аних, — зашёлся в смехе Глеб. — А теперь представь себе картину: дело инкуба Ясона всплывает на пересмотр, причем, межгосударственный. Вслед за ним непременно туда же — его бывший «мутный» покровитель. И всё вновь повторяется для только что, с таким трудом воссоединенного общего семейного «блага»… Ксения Штоль решает: давать ли ему ход?

— Ага, — почесав лоб, выдохнула я. — Она. В ее компетенции рассмотрение данного…вопроса… Да, тысь моя майка! Глеб!

— Что, ненавистница политики, преследуемая ей?

— А делать то теперь нам…

— Сложно.

— Будто я сама то не знаю. И… — вдруг, дошло до меня. — Ник…

— Конечно, он — в курсе. И, видимо, «кипит»?

— Еще как «кипит». Боюсь, как бы «крышку»… не сорвало. Вот теперь, по-настоящему боюсь, — потрясенно глянула я на Глеба.

— Та-ак, — медленно поднялся тот из-за стола. — На какое число вам назначили оглашение вердикта?

— Что? — рассеянно прищурилась я. — А, на двадцатое марта. Через день после свадьбы.

— Понятно, — протянул некромант. — Я-то на нее…

— Тебя повторно пригласить? С поклонами?

— Не надо, — оскалился Глеб. — Открытки достаточно. И мой тебе совет.

— Как моего «дважды бывшего начальника»?

— Как «погруженного на дно политики некроманта». Забудь.

— Что?

— Пока забудь. И готовься к своей свадьбе. А я попробую… по своим каналам. И… ты сейчас никуда не спешишь?

— Тысь моя майка! — подорвалась я из-за стола, зашарив по карманам. — Мне ж Варю из гимназии через пять минут! У нее танцы вот-вот… О-о!

Глеб, глядя на меня, лишь кудрявой головой покачал…

«Забудь»… Забыть… Всю следующую неделю у меня этот процесс получался с трудом. Хотя некромантский совет слово в слово был повторен и канцлером Исбургом. А потом жизнь нас с Ником так закрутила, что…

— А как меня зовут?

— Ты меня пугаешь, любимая. Вставай.

— Тысь моя майка.

— Что?.. Платье? Туфли? Серьги?..

— Не-ет… Сегодня же…

— День нашей свадьбы. И мне уже пора. Осталось лишь последнее.

Вот ради этого «последнего» я окончательно все на свете забыла. Ради одного этого поцелуя. Утром, наспех, уже убегая, чтоб больше никогда в жизни не расстаться…

— Я тебя никому не отдам.

— Ух ты… Вообще то, это — мой текст. Зато теперь я спокоен.

И ушел прямо в рассветную мартовскую муть.

Но, сам день нашей свадьбы выдался на удивление солнечным. И родственники мои, два дня, как оккупировавшие все этажи нашего родового гнезда, тоже лучились и переливались яркими тонами своих праздничных нарядов, но краше всех была Варвара, которая, кажется и спала всю ночь в обнимку с корзиной «цветочницы». Ей в пару был срочно выдвинут и «паж», серьезный Ников кадет, Игнат, прибывший сразу после казарменной побудки. И дети сейчас, едва познакомившись, путались у всех под ногами. Один — с подушечкой для обручальных колец. Другая — со своей, пока пустующей, корзинкой. Пока Софико не увлекла их в самый дальний уголок накормить (спасибо ей, а то я сама… н-да).

— Деточка, счастья тебе, — подхватила меня за длинный кружевной подол старушенция с красными намалеванными губами.

— Спасибо… мама, а кто это?

— Ой, я вас не успела познакомить. Это — твоя двоюродная бабка по отцу из Медянска, Доротея.

— А-а.

— Чтоб здоровья на много чад и в доме без чада, — подмахнул к нам крепыш с глазами, скошенными прямиком в курносый нос.

— И вам… спасибо.

— А это — твой дядя по моей линии, тот, который в детстве в молотилку упал. Он плохо слышит… Мы потом все вместе их с женихом поздравим!

— Мама! Я-то слышу хорошо.

— Ой, а ты пойди пока куда-нибудь, не провоцируй народ своим… с-своим…

— Мама!

— Я не буду, доча. Не буду…

— Тетя Катаржина, вам платочек принести?

— Ох, Варенька… Софико! А где те розы, что надо срочно на лепестки Вареньке порвать?

— Славек и Кети этим как раз занимаются!

— Агаточка, дай ленточку в волосах поправлю. И вообще, переплести бы их еще раз.

— Тетя Гортензия, кыш! Фу!

— Едут!.. Едут!!! — я еще удивиться успела, до того, как сердце мое упало вниз на два этажа, что самым первым этот факт разглядел мой дядя из молотилки. Да, тьфу! А откуда он? — Приехали! Вы-во-ди!..