Тайна черного янтаря - [66]

– Мне кажется, она не знает, кто я, – заставив себя улыбнуться, ответила Трейси. – А насчет нелюбви… Мне кажется, наоборот, она симпатизирует мне. В то же время Ясемин сейчас никому не доверяет, потому что ее пугали слишком часто и слишком сильно.

– А может, она думает, что вы предадите ее? – предположил Мюрат. Он говорил тихо, будто не хотел, чтобы его услышала кошка, и в то же время как бы иронизировал над самим собой. – Вы знаете историю этой кошки?

– Я знаю только то, что Анабель приютила ее, – ответила Трейси. – И я никак не могу понять, почему такие взрослые люди, как вы или Майлс Рэдберн, можете вести себя столь жестоко по отношению к беззащитному животному.

– Значит, не знаете. Пойдемте… Я расскажу вам эту историю по пути домой.

Трейси решила, что больше ей здесь делать нечего. Развалины могут посвятить ее в свою тайну только в том случае, если она придет сюда одна.

Когда они вышли на дорогу, Мюрат Эрим, как обещал, рассказал ей историю о белой кошке, и весьма странную историю. Трейси слушала его с растущим беспокойством, которое не могла, как ни старалась, скрыть.

– Анабель души не чаяла в этой маленькой проказнице, – начал Мюрат. – Она часто, смеясь, говорила, что, если с ней что-то случится, она переселится в тельце этой кошки и вернется на землю, чтобы наблюдать за нами ее зелеными глазами. И нам тогда, непременно вставляла она, придется раскаяться во всем плохом, что мы сделали ей. Мы будем умирать от страха… и поделом нам. Играя в эту игру, Анабель могла быть очень назойливой. Она постоянно намекала, что ждет каких-то неприятностей, из-за чего жизнь ее висит на волоске.

– Она не хотела умирать, – уточнила Трейси, поежившись: с приближением вечера похолодало.

– Смерть ее вовсе не была предопределена, как ей почему-то казалось, – сказал Мюрат, и голос его вдруг прозвучал почему-то хрипло. – Если бы она прислушалась к голосу рассудка… – Он сделал паузу, потом произнес с плохо скрываемым сарказмом: – Вы не верите в эту историю с кошкой?

– Конечно, не верю. И не сомневаюсь, что и вы не верите.

– Иногда я не понимаю того, во что верю, а во что не верю. Но что бы там ни было, мне не по душе эта кошка, и я был бы доволен, если бы она вдруг исчезла.

– А как вы думаете, почему у моей сестры было предчувствие, что с ней может произойти что-то плохое? – поинтересовалась Трейси.

Доктор Эрим вздрогнул.

– Только не забывайте, пожалуйста, что она умерла по собственной воле, – заметил он.

– Я и не забываю, – кивнула Трейси. – Поэтому и хочу знать, что толкнуло ее на такой шаг. И не пытайтесь убедить меня не ворошить эту историю. Вы ведь только что сами сказали, что у нее не было причины умирать, но она, тем не менее, предпочла уйти из этой жизни…

Мюрат шел рядом, но отвернувшись.

– Может, мистер Рэдберн сумеет объяснить вам, почему его жена покончила жизнь самоубийством. Почему вы не зададите ему этот вопрос?

– Задам, – опять кивнула Трейси. – Собственно, затем я и приехала в Стамбул… Мне совершенно необходимо выяснить правду о смерти сестры.

– Вот как? Я так и думал. Но позвольте мне заметить вам, мисс Хаббард, следующее. Что бы вы ни выяснили, я не потерплю никакого публичного скандала, доброе имя семьи Эримов останется незапятнанным. Если вы согласитесь с этим, ваше дальнейшее пребывание в нашем доме пройдет без особых неприятностей. Если же не поймете… – Он помахал пальцем в воздухе и оставил предложение недосказанным.

Они подошли к воротам, Эрим открыл их и пропустил девушку вперед.

– А сейчас я вынужден вас покинуть, – сказал он и зашагал в противоположную от дома сторону.

Трейси торопливо подошла к яли и вошла внутрь.

Внизу она никого не встретила, но, поднявшись на третий этаж, увидела в кабинете Майлса Рэдберна. Он сидел за столом. Услышав ее шаги, поднял голову, но не стал интересоваться, где она так долго была.

– Не окажете мне услугу? – И Рэдберн протянул девушке продолговатый лист бумаги с изображенными на ней витиеватыми каллиграфическими узорами. – Этот рисунок закончен. Отнесите его, пожалуйста, миссис Эрим.

Трейси вышла из кабинета и прошла по крытому переходу второго этажа в киоск. По пути она остановилась и вновь с восхищением посмотрела на прекрасный рисунок. Хотя эти изгибы и завитушки ничего конкретного ей не говорили, сложный узор словно зачаровывал ее, и Трейси представила, как замечательно он будет смотреться в рамке на стене. Неудивительно, что турки использовали свою письменность как декоративный элемент.

В киоске у Сильваны вновь находились крестьяне, которые принесли ей свои изделия на оценку и продажу. Очевидно, такие торги проходили здесь как минимум раз в неделю, подумала Трейси.

И вновь, как и тогда, где-то на периферии происходящего маячил Ахмет, спокойно наблюдавший за суетой и присматривавший за крестьянами. Нарсэл тоже была тут. Ее глаза горели, она с трепетом дотрагивалась руками до красивых вещей. Знаменитый самовар стоял на этот раз не у локтя Сильваны, а занимал почетное царское место на резном столике, отражая все это разноцветное волнение своими медными боками.

Нарсэл покачала перед лицом Трейси парой серебряных браслетов, покрытых филигранью.