Тайна брата - [9]

Самое паршивое, что Ба с дедом не записали меня ни в школу, ни в «Дойчес юнгфольк». К жуткой тоске по отцу и переживаниям за маму примешивается раздражение, что у меня отняли привычную жизнь. Чувства распирают так, что я готов взорваться. Наверняка ни в школе, ни в отряде до сих пор не знают, что я уехал. А ведь у меня серебряный значок, я должен хотя бы на собрания ходить. Сколько бы я ни просил отвезти меня, Ба с дедом отговариваются тем, что заняты. Стефан, уехавший на велике, стал последней каплей, и я не выдерживаю:

— Меня ждут в «Дойчес юнгфольк». Я обязан туда пойти. Есть правила.

— Знаю. — Дед поднимает глаза от тарелки. — Местный отряд пока не знает, что ты здесь, и…

— Я хочу пойти туда. Иначе у меня будут проблемы.

— Пока они не знают, что ты здесь, ничего не будет, — объясняет Ба. — Не переживай, у них полно ребят, как-нибудь без тебя обойдутся. Они каждые выходные маршируют по улицам, жуткий шум и гам от них. Если хочешь знать мое мнение…

— Клаудиа, хватит. — Дед взмахом руки прерывает ее монолог. Они обмениваются серьезными взглядами. Потом дед разворачивается ко мне. — Суть в том, что, по нашему мнению, тебе нужно отдохнуть. Не торопись, спокойно подумай о папе.

На словах о папе у меня перед глазами встает фотокарточка отца, и на сердце становится тяжело. Меньше всего на свете мне хочется думать о нем, потому что от этих мыслей становится жуть как паршиво.

Уперев взгляд в стол, качаю головой:

— Я хочу завести друзей.

В отряде каждый для меня был как брат, без них мне грустно и тоскливо. Нет, Ба с дедом не удержат меня взаперти.

— Давай подождем пару дней, — улыбается дед.

— Но Стефана вы отпускаете на улицу. Так нечестно.

— Стефан постарше, — ласково говорит дед. — Он…

— Он притягивает неприятности.

— Ему просто нужно занять руки, — объясняет Ба. — Мы делаем как лучше для него.

— Ну хотя бы гулять мне можно? На велике кататься?

Я разглядываю пятна на столе и мечтаю, чтобы все было как прежде.

— Ты же понимаешь, тебе нельзя на улицу. Дальше сада не ходи, чтобы никто…

— …не увидел меня, — завершаю дедушкину мысль.

Он переводит взгляд с меня на бабулю и обратно.

— Вы прячете меня, — говорю, вытягивая руку. Тоска перерастает в злость. Это чувство переносить куда легче, и я бросаю вожжи. — Представьте себе, я не дурак. Вы меня не выпускаете, чтобы никто меня не заметил.

Потому что иначе мне придется пойти в школу и в «Дойчес юнгфольк». Таковы правила.

Дед со вздохом поднимается, идет к окну и выглядывает наружу.

— Карл, — говорит он, — если кто-нибудь донесет, что ты здесь, или тебя заметит не тот человек, мы все попадем в беду.

— Так отправьте меня в школу. — На душе становится все хуже и гаже. Руки трясутся. Чтобы унять дрожь, сую их под мышки. Не знаю, что делать и как повлиять на ситуацию. Злость и раздражение захлестывают меня с головой, и мне физически необходимо выплеснуть их. Встав, упираюсь взглядом в бабулю. — А может, мне самому на вас донести? Вот возьму и пойду прямиком в гестапо…

Я замолкаю. Ба в ужасе. Глаза у нее вот-вот выпадут из орбит, а рот похож на громадную букву «О».

— А я могу…

— Прекрати! — Дед разворачивается ко мне. Лицо у него темнее грозовой тучи. Впервые вижу его таким. По кухне будто пролетает разряд. Лишь переведя дух и успокоившись, дед продолжает: — Дай нам пару дней. Тебе нужно время оплакать отца. Потом вернемся к этому разговору. А пока сходи, проверь, как там мама.

У меня просто нет слов. Вскакиваю, оттолкнув стул.

— Ладно, — говорю и выбегаю из кухни. Лестница скрипит под ногами.

Побег

Я сижу на краю кровати, но мама даже не открывает глаз.

Она ни разу не вышла из комнаты, будто не хочет больше жить. Мне иногда кажется, что зря мы переехали на Эшерштрассе. Дома она бы не спала целыми днями, потому что ей пришлось бы заботиться обо мне и Стефане, а я был бы среди друзей.

Я смотрю на маму, и раздражение после разговора с Ба и дедом потихоньку тает. Может быть, мама не смотрит на меня, потому что я напоминаю ей папу. Мне всегда говорили, что у меня его глаза и нос. И улыбка.

Со своего места вижу в окошке здания напротив. Двухэтажные домишки из красного кирпича, один в один как наш, стоят группами по три. Мы живем на углу, где от Эшерштрассе отходит узкая дорожка на параллельную улицу.

В среднем доме напротив окна украшены ящиками для цветов, прямо как у нас. Только Ба сажает красную герань, а там пусто. Вроде бы в прошлом году дом стоял безлюдным. А сейчас оттуда выходит тетенька, высокая, белокурая, в простом голубом платье и белом переднике. Смотрит налево, направо, а потом кричит в двери.

И через миг на улицу выходит девчонка. У нее велик, такой же, как у нас со Стефаном, черный, с сиденьем из коричневой кожи. Девчонка миленькая, но темные глаза и волосы делают ее похожей на недочеловека, полукровку, у которого в роду были евреи. По возрасту она моя ровесница и одета в школьную форму.

Подхожу к окну и смотрю вниз. Как бы мне хотелось пойти с ней в школу. Тут она поднимает взгляд и замечает меня.

Наши глаза встречаются.

Девчонка улыбается и машет мне.

Отпрыгиваю от окна, будто меня застали за неподобающим, и в голове появляются паршивые мысли. Вдруг она донесет, что видела меня. Сообщит в гестапо. А потом они придут и арестуют меня за то, что не хожу в школу, и поеду я в лагерь, закованный в наручники.