Тайна Агаты Кристи - [72]

– Ну что, прежде чем обсудить, как я исчезла, вернемся к вопросу о том, зачем я это сделала? Хотя, сказать по правде, оба эти вопроса неразрывно взаимосвязаны.

Он ничего не отвечает, а лишь искоса на меня смотрит, и я продолжаю речь, которую многократно повторяла, уединившись в номере. Я шла к этому моменту гораздо, гораздо дольше, чем одиннадцать дней моего отсутствия, но сейчас мне надо собраться с духом и забыть о своих чувствах и о годах, когда я была деликатной женой Арчи.

– Зачем же я исчезла? – спрашиваешь ты. Как я тебе уже говорила, это было неизбежно – ведь ты меня убил. Тебе, должно быть, это кажется ошибкой – вот же я, сижу напротив, цела и невредима. Но я имею в виду другое убийство – убийство моего подлинного я, той жизнерадостной, творческой души, с которой ты много лет назад познакомился в Агбрук-хаусе. Ты убивал ее потихоньку – днями, неделями, месяцами, годами нанося ей крошечные увечья, пока она не стала столь маленькой и слабой, что практически перестала существовать. Но где-то в глубине, в моих потайных уголках та личность продолжала цепляться за жизнь, пока ты не нанес ей последний беспощадный удар на дне рождения Розалинды в Эшфилде.

– Ты несешь какую-то бессмыслицу, Агата. Может, твое здравомыслие пропало вместе с тобой? – горько усмехнулся он.

Я пропускаю мимо ушей его язвительную реплику.

– История этого убийства изложена в рукописи, которую я тебе прислала. Ты прочел ее?

Он неохотно кивает.

– Разве у меня был выбор? В письме ты угрожала катастрофическими последствиями, если я с ней не ознакомлюсь. И если не буду следовать инструкциям, как вести себя при твоем исчезновении.

– Ну и прекрасно. Не буду спрашивать, понравилось ли, – я представляю, как тяжело читать о себе, если ты, конечно, достаточно способен к рефлексии, чтобы на этих страницах узнать собственную персону. Полагаю, мою рукопись можно назвать автобиографией, хотя нам с тобой известно, что в ней есть и доля вымысла. Но, разумеется, не в том, что касается тебя. Только не в этом. Хотя ты, скорее всего, по ходу чтения яростно не соглашался со своим портретом – никто не любит смотреть, как с неприглядной истины о нем срывают покрывало.

По лицу Арчи я вижу, насколько тошнотворной показалась ему рукопись, но про себя отмечаю, что он не оспаривает то, как он выведен в ней. По крайней мере, пока.

– В рукописи я полностью раскрыла себя – от девушки, какой я была, до женщины, жены и матери, которой стала, – и продемонстрировала, как постепенно росла твоя неприязнь к этой женщине. Как ты брезгливо ежился от моих чувств, как старался избежать моих эмоциональных разговоров, как отшатывался от моих прикосновений, как твои глаза стекленели от скуки при упоминании моих книг. И я показала тебе, как ты убивал части моей личности, которые были тебе противны, убивал одну за другой, пока от меня почти ничего не осталось. Самое главное – я принесла в жертву свои отношения с Розалиндой, поскольку ты не выносил конкуренции, когда речь шла о внимании к себе. Тут я не возлагаю всю вину на тебя, боже упаси. Мама учила меня, что ты и твои нужды всегда должны иметь приоритет, быть важнее моих нужд и нужд нашего ребенка. И я долгое время верила ей.

– Вообрази мое удивление, когда идеальная жена, которую я из себя вылепила – идеальная, по крайней мере, по твоим собственным представлениям, – оказалась недостаточно хороша. Вообрази мое потрясение, когда я, отбросив все настоящее, что во мне было, и преобразив себя в совершенную, по твоим понятиям, женщину – если не считать веса, но тут я ничего не могла поделать, хоть ты и извел меня разговорами о похудении, – когда я после всего этого увидела, как ты с трудом меня переносишь. А теперь вообрази смертельный удар, который ты мне нанес, сообщив, что у тебя есть идиллическая спутница, и это отнюдь не я, а молоденькая, смазливая, кроткая, «приличная» женщина по имени Нэнси Нил.

– Как видишь, ты убил ту, былую подлинную Агату ровно в том же смысле, в каком ты убил – как многие считали – Агату физическую. Твоя интрижка стала лишь завершающим ударом, а само убийство происходило постепенно, в течение долгих, долгих лет.

– Агата, это бред. Чистый вымысел. Вроде твоих дурацких книжек. – Его голос спокоен, но по лицу видно, что он едва не лопается от ярости.

– Разве? Ты изменился и захотел, чтобы с тобой был кто-то, подходящий к твоей новой ипостаси – самоуверенной и успешной. Когда стало ясно, что я этим человеком быть никак не могу – ведь я слишком хорошо знала все твои слабости, твои былые депрессии, всю твою биографию, – тебя потянуло к Нэнси. Ты решил стать ненадежным рассказчиком повести о самом себе, отредактировать свое прошлое и настоящее, чтобы они вписывались в историю, которую ты поведал самому себе и Нэнси. Но я не могу позволить тебе это сделать.

Арчи не двигается, не спорит, даже почти не мигает. Находят ли мои слова отклик в его душе в том же смысле, в каком не нашла отклика моя рукопись?

– Зачем? – вдруг выпаливает он. – Зачем ты все это устроила? Почему ты не могла просто мирно дать мне развод?

Мою спокойную отстраненность начинает вытеснять гнев.