Тайна Адомаса Брунзы - [13]
А д о м а с (растерянно). Нет… Не знаю. Откуда я могу знать?..
Р и м а с. Он, вероятно, был другом отца. Может, и сейчас жив. Пользуется уважением, почетом…
Пауза. Адомас молчит.
К с а в е р а. Ах, вот о чем ты хотел с ним поговорить? Послушай, ведь не Адомас выдал твоего отца? Чего ты устраиваешь ему допрос?
Р и м а с. Я не устраиваю ему допроса. (Адомасу.) Простите… Я хочу знать правду. Меня мучит эта мысль… Я никак не могу понять… ведь на свете нет ничего подлее предательства!
К с а в е р а. Вам не надоело еще о нем говорить?
Р и м а с. Хорошо. (Адомасу.) Расскажите о моем отце.
А д о м а с. О ком? О Паулюсе Даугирдасе?
Р и м а с. Ну да!
А д о м а с. Он был лучше нас всех.
Р и м а с. Он верил в людей?
А д о м а с. Больше, чем в самого себя.
Р и м а с. И разочаровался?
А д о м а с. А кто этого не испытал?
Р и м а с. Наверное, во сто раз тяжелее умирать, когда тебя выдал друг. Что думает тогда человек в предсмертный час? Может ли он примириться с судьбой? Простить? Или он взывает о мести?
К с а в е р а. Разве ты не читал предсмертных писем узников? Их столько у нас печатали. Я их всегда читаю. И спрашиваю себя, что бы я чувствовала на их месте. Наверно, только презрение.
Р и м а с. Только презрение?
К с а в е р а. Мир, где предают, не стоит оплакивать.
Р и м а с. Верно. Мир, где есть предательство, оплакивать не стоит. А что делать? Мстить? Проклинать?
К с а в е р а. Капитально отремонтировать.
Р и м а с. Ты умница. (Адомасу.) Скажите, когда вас пытали… вы думали только о себе? От этого, наверно, было еще страшнее, правда? Чувствовать такое жуткое одиночество… Можно с ума сойти, верно?
А д о м а с. Давайте не вспоминать то время, Римас. И не спрашивать… даже самих себя.
Р и м а с. Отца чудовищно мучили. Я знаю. Мать прошла через все, что только может выпасть на долю женщины в лагере. Немка мне рассказывала. Забыть об этом нельзя. Опаленная память. Обожженная душа.
А д о м а с. Все мы обожжены прошлым, а надо жить.
Р и м а с. И не искать виноватых? Да?
Пауза.
Не спрашивать, кто нас предал?
Адомас отирает со лба пот.
К с а в е р а. Ха! Искать виноватых!.. Ну, а если найдешь? Что тогда?
Р и м а с. Что тогда?
К с а в е р а. Ну да, да! А что тогда?
Римас молчит.
Отомстишь? За отца? За мать? Око за око?
Р и м а с. Месть не утешает, Ксавера.
К с а в е р а. А что утешает?
Р и м а с. Правда. Надо понять ее всю, до конца… Вот у нас то одного, то другого предателя вытаскивают из небытия, из забвения… расстреливают. А что это дает?
К с а в е р а. В каком смысле?
Р и м а с. …Понимания самих себя, времени… Может, мы сами тоже ловчим… в большом или в малом… А если бы мы снова попали в те страшные условия? Нет! Нет! Это невозможно, ну, а если бы все-таки мы в них оказались? Мы снова бы стали отдавать на смерть друзей, братьев?..
К с а в е р а. Но и умирать за них!
Р и м а с (ласково). Ты права. Умирать за них. И я в это верю.
Пауза.
А д о м а с. Что же вы хотите знать еще?
Р и м а с. Вот я и спрашиваю: что вы скажете еще? Вы сказали, что виноваты…
А д о м а с. Я этого не говорил! Может быть, в общем, историческом смысле слова…
Р и м а с. В чем же вы виноваты? Пускай в историческом смысле…
Адомас молчит.
Вы не ходили в атаку, не лежали в окопной грязи. Но хотя бы не произносите проповедей. Многие их произносят, а ведь далеко не все шли в бой по своей воле, по совести. Есть и такие, кто был бы рад, если бы им позволили тогда жить, как жили вы, — тихо, мирно… На словах молились бы Литве и били поклоны оккупантам. Где же честь? Достоинство? Может, их и нет у человека?
Пауза.
Мой отец умер… за будущее всех людей. За меня, за нее… За тех, кто еще не родился. За вас, знаменитого скульптора. А вы создаете ему памятник. За это вы получите деньги, славу… То есть вы выгодно продаете память о нем. А будь он в живых, а не бронзовый, кто знает, какую бы вы извлекли из этого выгоду…
Римас подходит вплотную к Адомасу и бросает слова ему в лицо. Адомас бессознательно поднимает руки. Минуту они стоят, глядя друг на друга.
А потом стали бы оправдываться, что человек — существо хрупкое.
З а т е м н е н и е.
Мастерская Адомаса Брунзы. Другое освещение. Кругом статуи.
А д о м а с. Он меня обвиняет прямо… (В изнеможении опускается на стул.)
А д о м а с 2 - й. Пошлю-ка я ко всем чертям этого наглого щенка!
А д о м а с. Он — мой сын! И он страдает.
А д о м а с 2 - й. А кто теперь не страдает? Я, что ли, в этом виноват?
А д о м а с (кричит). Я! Я во всем виноват!
А д о м а с 2 - й (тоже с криком). В чем? В чем? В зверствах? В варварстве? В море пролитой крови? Это же лицо современного мира, где повсюду остался отпечаток фашистского сапога. Я только родимое пятнышко на этом лице. В чем же моя вина?
А д о м а с. Это не оправдание. Ни для себя, ни для сына. Что же делать?
А д о м а с 2 - й. Если ты подлец, кричи, что другие подлецы! Если вор, кричи: «Держите вора!» Если предатель, ищи повсюду изменников.
Исчезает Адомас 2-й. Исчезают статуи. Опять комната Адомаса Брунзы.
А д о м а с. Римас, а ты сам? Думаешь, что так и пройдешь длинный, извилистый жизненный путь, ни разу не свалившись в топь, чистенький, как новый пятак? Кто тебе дал право меня допрашивать? Молчишь? Лучше спроси: кто пытался спасти Паулюса? Кто рискнул, входя в оцепленный дом? Кто предупредил Тересе? Теперь все это кажется так просто. Но это могло стоить жизни.
«Чердак, приспособленный под некое подобие мансарды художника. Мебели мало. На стенах рисунки, изображающие музыкальные инструменты. Беатриче играет на рояле вальс Шопена. Стук в дверь. Беатриче осторожно подходит к двери, прислушивается. За дверью голоса: «Открой!», «Беатриче!», «Пусти!», «Человек умирает!», «Скорей!» Беатриче отпирает дверь. Костас и Витас вносят на носилках Альгиса…».
Народный писатель Литвы, лауреат Государственной премии и премии комсомола республики Юозас Грушас принадлежит к старшему поколению литовских писателей, чья творческая биография началась еще в досоветский период.В новую книгу Ю. Грушаса вошли роман «Карьеристы» и избранные рассказы.