Тайна аббата Соньера - [58]

Беранже снова ощущает пальцы Эммы на своей руке, этот простой контакт вызывает в нем что-то вроде пламенного трепетания. Она указывает ему занять место на одном из семи стульев, расположенных на равных интервалах друг от друга вокруг круглого стола. Комната, в которую они только что попали, без окон. В одном из ее концов Беранже видит что-то вроде прямоугольника, вырезанного в паркете. Отверстие заполнено веществом, похожим на песок, но он не уверен в этом, так как здесь, как и в других помещениях, освещение очень слабое. Вставленные в черные подсвечники огромные свечи распространяют умирающий свет, который трансформирует вещи и живых существ в неясные образы. Прямо перед ним, между двух пурпурных занавесей, сверкает металлическая пластина. Он определяет по выгравированным на ней знакам каббалистический ключ; в соответствии с тем, чему его научил Будэ, ему кажется, что он узнает «ключицу Сатурна», предназначенную для времени тайных обрядов. Двадцать восемь древнееврейских букв и буква H, лежащая на боку, окружают квадрат, содержащий священные слова IEVE, ADNI, IAI, AEHIEH. В этот момент он оценивает всю опасность подобного приключения, его душа оказалась на пути погибели. И пока другие мужчины делают представления, неотступная мысль о смертном грехе обрушивается на него: здесь присутствуют Станисла де Гайта, основатель каббалистического ордена Розы и Креста, Мазере, глава тайного общества «The Order of the Golden Dawn», доктор Жерар Анкос, по прозвищу Папус, Барле, магистр спиритов, и Илья, непрерывно бдящий друг. Друг, который, кажется, напоминает ему о своем последнем совете, данном несколькими месяцами ранее: «Соньер, чтобы вас ни попросили сделать, будьте мягки и ведите себя достойно со всеми; но в социальных взаимоотношениях не давайте никогда возможности поглотить себя, выходите из всех кружков, где у вас не будет хоть какой-нибудь инициативы».

Беранже подавляет в себе чувство горечи: до настоящего момента у него никогда не было инициативы, и он всегда позволял поглотить себя. Пойманный в ловушку своими амбициями, пойманный в западню женщинами. Амбиции, не являются ли они лестницей, ведущей в бесконечность, которая все время открывает очередную последнюю и недостижимую ступеньку? Что же касается женщин, то не ведут ли они к пресыщению? К отвращению даже, потому что не в состоянии они его удовлетворить, дать возможность его душе отдохнуть часок… И, однако же, он повинуется с наивностью тем, кто указывает ему ступеньки, по которым нужно взобраться, и не может устоять против женщин, открывающих ему свои сердца. Что он здесь делает? Что понимает он в эзотеризме, в движении символизма? В этих людях, в Илье, в Эмме? Время, в котором они живут, чуждо ему. Он хочет всего, и сразу же.

— …Блуждать — это неизбежное призвание человека-эгоиста, который восстает против высших сил, быть потопленным — это удел всех тех, кто претендует быть сверхчеловеком, и быть пораженным молнией — это судьба, уготованная тем, кто строит вавилонскую башню. Не будем забывать никогда об этом.

Эти слова, кажется, предназначены для него. Беранже выдерживает взгляд того, кто их произносит, — Станисла де Гайта. Это импозантный мужчина высокого роста, выше, чем он сам, у него широкие ноздри и тяжелый и чувственный рот. Его металлические глаза похожи на два сближенных треугольника, расположенных очень близко от толстого носа. Его длинные коричневые кисти многократно стучат по столу, словно хищные птицы, подскакивающие по гладкой поверхности замерзшего озера.

— Мы сейчас вызовем духов и вступим с ними в разговор. При их помощи мы попытаемся осветить нашу ночь, даже если тайны ночи навсегда останутся непостижимыми. Прислушаемся к таинственным голосам, которые дадут нам предупреждение. Самый лучший способ услышать их заключается в том, чтобы вознестись до их уровня. Вознесемся же разумом, отделимся от материи, для нас нет никакого смысла входить в контакт с осадком духовности, с тем, что оккультисты называют «личинки» или «элементалы». Наше тело погружается в сон… Наше тело погружается в сон… Наше тело погружается в сон…

Неустанно он повторяет эту фразу, тогда как Илья чертит число 40, священное число, состоящее из круга, изображающего бесконечность, и четверки, которая в упрощенном виде представляет тройственную систему, увеличенную на единицу. Аромат серы, сока лаврового дерева и камфары наполняет комнату, как если бы их разбросала невидимая рука.

Голос Гайта теперь принимает более мягкие интонации, что-то тонкое, проникающее в Беранже, выделяется из окружающего воздуха, это не очищающий аромат, а вибрации. Он безуспешно пытается молиться, надеясь на то, что к нему спустится свыше какая-нибудь помощь, чтобы вытащить его из всего этого. Он не может даже больше пошевелить пальцем, его руки кажутся сросшимися с руками Эммы и Папуса.

Слова мага парализуют центры сознания в его мозгу. Назойливый ритм отзывается через плоть, через нервы, и он расслабляется.

— Пусть духи придут!

Кто кричал? Гайта? Илья? Беранже не пытается даже искать ответ на их лицах. Совсем другой феномен завладевает его чувствами бодрствующего во сне человека: призрачный цветок, блестящий в конце комнаты и истекающий влагой от потолка до прямоугольника из песка, появился в световом пятне. Удивленный ясностью своих мыслей, своим хладнокровием, он созерцает этот источник света, прибавляющий в своей интенсивности, и слушает исходящий оттуда голос. Послание, которое предназначено ему самому: