Тайна аббата Соньера - [130]

«Посмотрите-ка хорошенечко на меня, — думает она, а в глубине ее глаз чувствуется что-то вроде вызова. — Меня приятно брать в свои объятия, ласкать. Я стою всех вас вместе взятых, я стою столько же, сколько и самые известные куртизанки прошлого, я такая же предупредительная и простая в обращении, как самая лучшая из любовниц, более непредсказуемая, чем шлюхи изо всех ваших городов. Вы никогда не дадите своим мужчинам то, что я даю своему».

— Она милашка, но наивная, — шепчет какая-то женщина, однако достаточно громко, чтобы она могла ее услышать. — Крестьянка никогда не сможет заменить диву.

Дива. Ее единственная соперница. Мари испепеляет взглядом сплетниц и проглатывает слюну, ставшую такой же густой, как песок. Если бы они были в поле, то она надавала бы оплеух этим мерзавкам; она вываляла бы их в бороздах, схватив за шиньон, она бы их… Мари поспешно покидает место боя. Оказавшись на первом этаже, вдали от приглашенных, она, вся в поту, прислоняется спиной к стене и слушает, как в тишине бьется от гнева ее сердце. При одном только упоминании имени Кальве чашка начинает дрожать в ее руках.

До этого дня она переносила оперную певицу как неизлечимую болезнь. Боль просто ощущается сильнее, когда Эмма приезжает в Бетани. Положение Мари тогда становится невыносимым. Ей остается выбирать только между двумя возможностями: плакать втихомолку, как она это делает со вчерашнего вечера, и продолжать сносить шуточки окружающих, не показывая своей печали, или же открыто встретиться лицом к лицу с Эммой.

«Беранже, где ты?»

У Мари есть подозрение по этому поводу. Ее глаза устремляются к одной из дверей. Она приближается к ней, слегка касается пальцами никелированной рукоятки, отступает назад, снова возвращается. Время приостановилось над этим порогом, через который трудно перешагнуть, она чувствует, будто время воткнуло в ее сердце свое заточенное острие. Искушение уйти приходит к ней и опять покидает ее.

«Он опять с ней…»

Неподвижность. Паралич. Что делать? Она же не будет оставаться здесь бесконечно, продолжая снова и снова возвращаться в мыслях к столь волнующим ее вещам, проявляя слабость и безропотность. Прежде чем попытаться сделать хоть какое-либо движение, она чувствует, как ее охватывает волнение, приближающееся к печали.

«Что же я за дура!»

И так как сердце ее вдруг беспорядочно забилось, заскакало в груди, она резко открывает дверь. Ее глаза расширяются. Рука поднимается ко рту; глядя, как ее пальцы судорожно скрючились у губ, можно подумать, что она хочет подавить ими крик.

— Мари! Что ты хочешь? — сурово спрашивает Беранже.

Он оторвал свои губы от обнаженной груди Эммы и поднял на Мари удивленный взгляд. На его лбу четко пропечатались складки.

— Ну же, дочь моя, — говорит Эмма, потягиваясь на разобранной кровати, — поставьте свою чашку и оставьте нас.

— Это лекарство, — бормочет Мари.

— Лекарство! — вскрикивает Эмма. — Но мы хотим шампанского. Пойдите и принесите нам его.

Мари ощущает тогда всю слабость своего положения; она завидует красоте своей соперницы. Она остается в таком положении, краснея, задыхаясь, глаза у нее увлажнились, словно внезапный стыд приковал ее к полу.

И Беранже, который теперь смотрит на нее с жалостью. Она глупо вспоминает о двух строчках, выученных когда-то вместе с другими девушками:

Faut-il que je l’aime si fort

Quand son regard me fait goûter la mort?[71]

Она прикусывает свою губу. Почему она должна вести себя так, словно виновата? Это не она вторглась, это та, другая, певица… Набираясь храбрости, она приковывает свой взгляд к Эмме и говорит:

— Onte i a de femna i a lo diable!

— Что? — вскрикивает Эмма, которая поняла. — Что она хочет этим сказать: там, где есть эта женщина, есть Дьявол. Это я Дьявол? Это ты Дьявол, Беранже? И кто она такая, эта служанка, чтобы разговаривать со мной подобным образом? Твоя сожительница… Конечно же, как я глупа. Я подозревала ведь, что такому мужчине, как ты, постоянно нужна женщина. Так это она… Браво, она недурна. В конечном счете, здесь нельзя просить большего.

Мари готова убить ее, убить ее… Одержать над ней верх хотя бы раз и видеть, как она исчезнет. Она не хотела бы больше продолжать так жить, ощущая свою жизнь как постоянную муку и ежесекундную боль. Она пытается отреагировать, но может только выронить чашку, которая разбивается, и убежать.

— Мари!

Беранже позвал ее. Ей трудно слышать звук его голоса. Она устремляется к лестнице, толкает женщин и двух магистратов. Она бежит теперь в темноте, рискуя сломать себе что-нибудь о доски и камни, разбросанные вокруг Бетани. Она устремляется прямо к холму Пик, подгоняемая насущной потребностью бежать, не видеть больше никого, покинуть деревню. Добравшись до пустоши, она падает на землю и сознательно расцарапывает свое лицо о сухие камни. То, чего она опасалась, произошло. Больше не нужно цепляться за иллюзии, за ложные надежды. Беранже никогда не простит ей этого скандала.

Месье Гийом продлевает свое пребывание в Ренн-ле-Шато. Его можно увидеть вместе с Соньером и с Будэ, когда они спускаются к Лабаду, направляются к фонтану, отправляются с пикником в Гавиньо или в Безю. Сегодня они направляются к Дрожащей скале. Оба аббата ведут туда князя. Вдали кто-то преследует их, но это, возможно, всего лишь пастух. Здешние люди плохо понимают, что привязанность аббатов к этому иностранцу вызвана по большей части тайной, которая окутывает его и гипнотизирует их.