Тайна аббата Соньера - [127]

«Я его уничтожу. По крайней мере, там наверху, на небесах, увидят, что я не хочу этого золота от Дьявола».

Она думает о «там наверху», о «небесах» и о «них» с огромным почтением. В этот момент они должны ее видеть. Она представляет себе Бога, Деву, ангелов и святых, собравшихся вместе во дворце из драгоценных камней, с ослепляющими огнями, которые проливаются ручьем на маленькие белые души раскаявшихся. Быть одной из этих душ. Увы, она не заслуживает этого. Плотское искушение слишком сильно в ней. Она крестится. Она разворачивает завещание и очень медленно читает его содержание. Беранже научил ее читать и писать. Он объяснил ей трудные слова, содержащиеся в этом документе.

«Я, нижеподписавшийся, Беранже Соньер, священник, кюре прихода в Ренн-ле-Шато, заявляю о том, что составил данное завещание о следующем:

В соответствии с тем, что на протяжении долгих лет моя служанка, мадемуазель Мари Денарно, оказывала мне услуги и проявляла свою самоотверженность; по причине того, что я испытываю мало доверия к своим родным; ввиду того, что мое вышестоящее руководство выказало мне мало доверия в моей работе на этом свете;

Я определяю и назначаю своей единственной и главной наследницей по завещанию мадемуазель Мари Денарно, мою вышепоименованную служанку, владеющую собственностью в Ренн-ле-Шато, и подразумеваю под этим, что она целиком вступит во владение всем моим наследуемым имуществом.

Составлено в Ренн-ле-Шато, 16 марта 1892 года»[69].

— Беранже, возвращайся скорее! — говорит она вслух.

Мари страшно. Ей следовало тогда отправиться вместе с ним. Она очень внимательно прислушивается к доносящемуся из ночи шуму. Не он ли это? Она буквально приникла к звуку этих приближающихся шагов.

— Беранже, — улыбается она, когда он открывает дверь.

Она чувствует, что он весь напряжен, дышит с трудом, будто за ним гонятся. Он весь настороже, как раньше, когда возвращался с горы Пик вместе со своей тяжелой корзиной на плечах.

— Ну, как?

— Ничего… Другие там тоже были.

— Что за другие?

— Те, что ни одного дня не оставляют нас в покое, идя за нами по пятам.

— Подручные человека с волчьей головой?

— Да.

— Да сохранит нас Бог! — вскрикивает она, складывая руки.

Беранже падает на стул и подносит к губам бутылку красного вина, которую она откупорила, пока ждала его. Когда он снова ставит ее на стол, его взгляд падает на конверт с завещанием.

— Ты думала, что я уже больше не вернусь?

— Почему ты это говоришь?

— Каждый раз, когда ты раскрываешь мое завещание, ты, должно быть, мечтаешь о всяких прекрасных вещах для себя. Моя смерть, возможно, дала бы тебе свободу, а?

— О! Почему ты так зол со мной? Я, вероятно, никогда не буду никем другим для тебя, кроме как служанкой и мечтающим нажиться за твой счет человеком. Я хотела его уничтожить, это твое омерзительное завещание. Держи, забери его, оно жжет мне руки.

— Замолчи, дурочка, — говорит он, беря ее руку, которую она положила сверху на конверт.

Мари рассержена. Беранже сжимает ее кисть и чувствует, что она вся горит и дрожит, как пойманная птица, которая хочет вырваться на волю. Она поднимает глаза, беря себя в руки, и когда они встречаются со взглядом Беранже, биение ее сердца безжалостно удваивается. Он ей грустно улыбается, в глубине его зрачков все еще застыл страх, принесенный с холма.

«Он нуждается во мне», — говорит она себе.

И тогда вся решимость, которую она накопила в себе, рассеивается.

— Хорошо, — говорит она, — я буду твоей наследницей.

— Я тебя люблю, Мари.

От этих слов «я тебя люблю», столь редко звучащих из его уст, она вся тает от счастья. Она закрывает глаза, кладя ему на грудь свою голову. Ночные шумы далеко, они не слышат их больше.

Глава 32

Ренн-ле-Шато, 14 марта 1908 года.

В тот день после полудня Будэ незаметно прибывает в деревню, проходит через новый сад аббата Соньера и поднимается на дозорный путь в башне.

«Сумасшедший, он сумасшедший», — говорит он себе, окидывая взглядом имение, в котором идут отделочные работы. Он замечает Мари возле резервуара с водой.

— Где он?

Мари смотрит на него с удивлением, спрашивая себя, каким образом он очутился здесь так, чтобы остаться незамеченным.

— Ты стала немой? Где он?

— В башне.

— Я пойду туда. А ты оставайся, где стоишь. То, что мне нужно сказать ему, тебя не касается.

Он быстро подходит к башне, превращенной в библиотеку, с силой открывает и закрывает дверь и встает перед своим коллегой, положив руки на бедра.

— Здравствуйте, отец мой, — говорит невинным тоном Соньер, который ожидал, что он появится с подобным выражением на лице.

Таким образом, он не проявляет даже беспокойства, когда Будэ бросает ему:

— Ты нас поставил в трудное положение!

— Должен ли я сделать из этого вывод, что монсеньор Кантегриль навестил вас с визитом?

— Никакой иронии со мной, — отвечает Будэ, протягивая свой указательный палец под нос Беранже. — Кантегриль пытается загнать нас в угол, я вижу в этом руку монсеньора де Босежур и, помимо них, всемогущего епископа оборванцев Кабриера[70].

Главный викарий Кантегриль трижды появился на непродолжительное время в Разесе: дважды в Ренн-ле-Шато и в последний раз в Ренн-ле-Бэн. «Это частное расследование», — ответил он двум аббатам, но им было хорошо известно, что Рим официально запустил полным ходом свою машину.