Тайна аббата Соньера - [110]

Дети плачут. Женщины плачут. Муниципальный совет плачет. Все крестятся со странным рвением, когда главный викарий освящает гроб. Первым в очереди из священников, облаченных во все черное и пришедших проводить в последний путь своего друга, Беранже тоже освящает гроб. Будэ, Тиссэйр из Арка, Кальвэ из Куизы, Габель из Люк-сюр-Од и другие следуют его примеру. Не испытывающие никаких чувств могильщики ожидают команды главного викария. Тот наконец дает знак головой. Они опускают гроб в яму Веревки издают скрип. Толпа приходит в движение, делает шаг вперед и тихим голосом комментирует:

— Бедный кюре.

— Ба! Да он был стар. Он уже отжил свое.

— Но быть убитым в его возрасте, да еще будучи священником, вы отдаете себе отчет?

— Это ужасное святотатство.

— Кажется, что следователь приказал задержать его племянника.

— Мерзавец! Это меня не удивляет. Это он, будьте уверены.

— Весь в долгах, как в шелках. Он никогда не мог из них выбраться. Да еще осмелился прийти, чтобы обворовать своего дядюшку.

— Я надеюсь, что они отрубят ему голову.

— Поговаривают, что нашему славному кюре проломили череп.

— Да, какой ужас! Повсюду кровь.

— Его призрак вернется. Говорят, что они всегда возвращаются, чтобы отомстить живым.

Говорят. Говорят, говорят… Гул голосов усиливается. Священника, кажется, пытали кочергой, ему вырвали глаза… Беранже слышит обрывки фраз. Ему бы сейчас хотелось быть в другом месте. Подальше от этой толпы, которой так не хватает гнусных сенсаций. Некоторых из них самих следовало бы отправить в яму. Однако он остается бесстрастным, думая о теле своего друга, которое скоро станет гнить, разлагаться и превратится в пыль.

— Желис, прости меня, — шепчет он.

Он чувствует на себе ответственность за его смерть. Человек умер из-за него, был убит вместо него. Бросая вызов, ему хотелось бы громко прокричать Богу, что он здесь, живой, стоит у подножия горы, и нужно уничтожить его и всех тех людей, которых привлекает заколдованный холм.

«Почему я еще живой?»

Вереницы мужчин и женщин проходят мимо ямы. Некоторые знакомые Беранже отваживаются заговорить с ним, когда оказываются рядом. Он им вежливо отвечает, сохраняя серьезный вид и не отводя своего взгляда от Ренн-ле-Шато, взгромоздившегося на синем горбе проклятого холма.

В свою очередь, следователь стоит в вызывающей позе у края могилы и мрачно рассматривает гроб, прежде чем обратить внимание на лица пришедших. След тревоги во взгляде пастуха, на лице торговца прохладительными напитками видны признаки страха, губы плотника слегка подрагивают, мельник моргает глазами, целая группа погонщиков стоит, понуро опустив головы, все неподвижны… Они все замерли, им так же тревожно, как и преступникам, которые ожидают, что их вот-вот схватят. Поди знай, с этими следователями. Они всех подозревают, эти люди.

Следователь резко разворачивается и приближается к аббатам. В его круглом лице есть что-то хитроватое. Проницательные глаза пристально изучают каждого священника. Он останавливается перед Будэ и говорит совершенно неуместным тоном:

— Что за люди! Вы не представляете себе, отец мой, как трудно мне приходится с этими крестьянами. Одни подозрительнее других, и агрессивные вдобавок, я могу обвинить четверть из них в оскорблении представителя судебной власти. Следствие по этому делу сразу же обещает быть трудным.

— У вас есть племянник.

— У меня есть племянник, как вы говорите, но я предпочел бы задержать настоящих убийц и узнать мотивы преступления.

— У вас нет мотива преступления?

— Деньги остались нетронутыми. Одна лишь дорожная сумка была вскрыта. Я задаю себе вопрос о том, что же такое в ней лежало.

Следователь умолкает, смотрит на яму, проходящих мимо людей, Будэ, Соньера. Через весь его лоб проходит большая морщина, на виске видно, как пульсирует синяя вена.

— Вы были друзьями, я полагаю? — обращается он внезапно к Беранже.

— Да. Это был самый приятный из всех людей, всегда готовый оказать услугу, всегда улыбающийся, живущий только ради того, чтобы выполнить свою миссию пастора. Он часто приходил ко мне, делился своим огромным опытом, давал советы.

— Это был ваш исповедник?

— Нет.

— Я его исповедник, — вмешивается Будэ.

— Вот как, продолжайте, прошу вас.

— О! Вы знаете, мне нечего вам сказать. Мы жили с ним в совершенной гармонии. Когда я говорю «мы», я говорю о других священниках из округа Куизы. Это правда, я теряю дорогого мне человека, настоящего друга, того, кто принес мне много моральной поддержки в этом краю, населенном нехристями.

Беранже крестится. Следователь оставляет его в покое. Могильщики плюют себе на руки, берутся за лопаты и начинают насыпать землю на гроб. Моргая глазами, подняв руку в беспомощном жесте, следователь пожимает плечами.

— Ну да ладно, мы никогда не узнаем его секрет. Еще одна вещь: у вас нет никакой мысли по поводу того, что могут означать слова: «Viva Angelina»?

— Ни малейшей.

— Я так и думал; в них нет ничего христианского, а звучат они скорее по-революционному. До скорого свидания, отец мой.

— До свидания, месье следователь. Да хранит вас Бог.

Будэ бросает резкий взгляд в направлении удаляющегося следователя.