Таймлесс. Сапфировая книга - [78]

Гидеон ждал нас в комнате с хронографом вместе с Фальком де Вилльером, который рассеянно сказал мне какой-то комплимент по поводу платья, пока запускал колесики хронографа.

— Итак, Гвендолин, сегодня состоится твой разговор с графом Сен-Жерменом. Вторая половина дня, за день до суаре.

— Я знаю, — сказала я, косясь на Гидеона.

— Это совсем простое задание, — сказал Фальк. — Гидеон отведет тебя наверх в его покои, а потом заберет оттуда.

Получается, я должна буду остаться с графом наедине. Тут же меня одолело тягостное чувство.

— Не бойся. Вы так хорошо общались вчера. Разве ты не помнишь? — Гидеон вложил палец в хронограф и улыбнулся мне. — Готова?

— Готова, если ты готов, — сказала я тихо, пока комната заполнялась белым светом и Гидеон исчез у нас на глазах.

Я сделала шаг вперед и протянула Фальку руку.

— Пароль дня — Qui nescit dissimulare nescit regnare, — сказал Фальк, прижимая мой палец к игле. Засветился рубин и все вокруг превратилось в красный водоворот.

Когда я прибыла, пароль я уже благополучно забыла.

— Все в порядке, — прозвучал голос Гидеона прямо рядом со мной.

— Почему здесь так темно? Граф же ждет нас. Было бы вежливо, оставить хотя бы одну зажженную свечу.

— Да, но он же не знает точно, где мы приземлимся, — сказал Гидеон.

— Почему?

Я не могла видеть, но мне показалось, что он пожал плечами.

— Он никогда не спрашивал, и у меня есть какое-то неопределенное чувство, что ему было бы неприятно знать, что мы злоупотребляем его любимой алхимической лабораторией, использую ее как взлетно-посадочную полосу. Будь осторожна, тут полно хрупких предметов…

Мы наощупь добрались до двери. Снаружи Гидеон зажег факел и взял его из крепления. Огонь бросал на стены дрожащие тени, и я непроизвольно придвинулась ближе к Гидеону.

— Как звучал это чертов пароль? Только на тот случай, если тебя двинут чем-то по голове…

— Qui nescit dissimulare nescit regnare.

— После еды нужно отдыхать или пройти тысячу шагов?

Он засмеялся и засунул факел обратно в крепление.

— Что ты делаешь?

— Я только хотел… Мистер Джордж нас прервал, когда я хотел сказать тебе что-то очень важное.

— Это по поводу того, что я рассказала тебе вчера в церкви? Ну, я могу понять, что ты меня поэтому считаешь сумасшедшей, но психиатр в этом случае тоже не может помочь.

Гидеон нахмурил лоб.

— Ты можешь минутку помолчать? Я должен собрать все свое мужество, чтобы признаться тебе в любви. У меня в этом совсем нет опыта.

— Как ты сказал?

— Я влюбился в тебя, — сказал он серьезно. — Гвендолин.

Непроизвольно мой желудок стянулся в тугой узел, как от страха. Но на самом деле это была радость.

— Правда?

— Да, правда! — В свете факела я видела, как Гидеон улыбается. — Я знаю, мы знакомы меньше недели, и в начале я считал тебя… еще ребенком и, наверное, вел себя по отношению к тебе как последний мерзавец. Но с тобой очень сложно, никогда не знаешь, что ты сделаешь в следующий момент, и в некоторых вопросах ты ужасно… э-э-э… наивна. Иногда мне просто хочется тебя встряхнуть.

— Окей, заметно, что у тебя совсем нет опыта в объяснениях в любви, — сказала я.

— А в следующий момент ты остроумна, и умна, и неописуема очаровательна, — продолжил Гидеон, как будто я ничего не произносила. — И самое плохое: тебе достаточно просто быть в той же комнате, и мне уже хочется дотронуться до тебя, поцеловать…

— Да, это действительно плохо, — прошептала я, и мое сердце пропустило удар, когда Гидеон вытащил шпильку, держащую шляпу, отшвырнул это чудовище подальше, притянул меня к себе и поцеловал. Приблизительно через три минуты я облокотилась на стену, едва дыша, и постаралась удержаться на ногах.

— Гвендолин, эй, просто нормально вдыхай и выдыхай, — сказал Гидеон весело.

Я толкнула его в грудь.

— Перестань! Это непереносимо, как ты много о себе воображаешь!

— Извини. Это… это дурманящее чувство — знать, что ты из-за меня забываешь, как дышать. — Он снова достал факел из крепления. — Идем. Граф наверняка уже нас ждет.

Только когда мы повернули в следующий коридор, я вспомнила о шляпе, но у меня не было никакого желания возвращаться за ней.

— Смешно, но я сейчас думаю о том, что снова буду от всей души рад скучным вечерам элапсации в 1953 году, — сказал Гидеон. — Только ты, я и кузина Софá…

Эхо наших шагов сопровождало нас в длинных коридорах, а я постепенно выныривала из ощущения, будто я укутана розовой ватой, вспоминая, где мы находимся. Или точнее, в каком времени мы находимся.

— Давай я возьму факел, тогда ты можешь держать в руке шпагу, на всякий случай, — предложила я. — Мало ли что. В каком году тебя ударили по голове? (Это был один из многих вопросов из списка Лесли, которые я должны была задавать, как только мое гормональное состояние это позволяло.)

— Я только что сообразил, что я тебе признался в любви, а ты мне — нет, — сказал Гидеон.

— Я — нет?

— Во всяком случае, словами — нет. И я не уверен, что так считается. Тс-с-с-с!

Я пискнула, увидев, как прямо перед нами толстая темно-коричневая крыса пересекала коридор, не спеша, как будто она нисколечко нас не боялась. В свете пламени ее глаза светились красным.

— А у нас есть прививка от чумы? — спросила я и покрепче вцепилась Гидеону в руку.