Тайгастрой - [20]

— Кто тут старшой? — спросил Гребенников, невольно повторив вопрос парня.

— Все на работе. Да пусть сносят вещи. Придет д и р е к т о р, разберут! — сказала женщина.

«Что это за новую должность придумал Журба? Директор!»

Парень пошел к возу.

— А ты откуда узнал, что туг строительство?

— Как не знать! Грамотный! И политчас во флоте проходили! Газеты читаем!

Он как будто обиделся.

— Есть специальность?

— Демобилизованный краснофлотец. С Тихоокеанского. Специальность моя морская, да и на суше, если надо, обернуться сумеем! Лошадь моя. Можно ставить жену и сестренку на подвозку.

— Как звать?

— Старцев. Петр Андреевич. Эй, Матреша, — крикнул парень через плечо жене, — тащи барахло в квартиру! Я с начальством разговариваю! А ты, Дуняшка, на именины приехала?

«Тянет... Семьями срываются. Хороший признак...» — подумал Гребенников и пошел к кузнице. Возле входа висел на проволоке выщербленный рельс. Весь в угле и саже, прикрытый фартуком с желтыми краями вокруг прожженных дырок, кузнец заправлял буры. Подручные подковывали на кругу лошадей.

— Здорово! Как работа?

Кузнец на секунду оторвал глаза от бура и снова продолжал работать — он заправлял бур для перфоратора.

«Новые все люди», — подумал Гребенников.

— Разве это работа? — сказал после паузы кузнец, занятый своим делом.

— А что?

— По углю да по железу ходим, а в кузнице ни угля, ни железа. Инструмента нет.

— Заявку давали?

— Кому дашь! Начальник, говорят, все по заграницам разъезжает, а здесь какое кому дело!

Рядом с кузницей стоял «лесопильный завод» — несколько циркулярных пил, вделанных в стойки и работавших на «человечьем пару».

Гребенников пошел дальше. Партии рабочих возвращались в бараки. Наступал вечерний час. Коновозчики, в большинстве алтайские колхозники, ехали к своим «землескребам». Гребенников облокотился на «попа», оставленного для замера земли, и вытер платком лицо. Он оглянул рабочую площадку и попытался представить себе, гигантский завод, новый красивый город-сад... Потом прищурился, прикрыл глаза чуть согнутой ладонью...

Но как ни приглядывался, как ни отстранялся от всего тревожного, мутного, — в эти первые часы приезда видел лишь канавы, бараки, «кротовые горбики» да коровенок.

— Надо, как можно скорее, найти мне Журбу, — сказал он десятнику Сухих. — Срочно передайте записку. Он на подрывных у тоннеля. Знаете?

Сухих обиделся:

— Как не знать? Кто ж тогда и знать может?

— Рассказывайте, товарищи, как вам тут! — обратился Гребенников к группе рабочих. — Выкладывайте, как говорится, начистоту и невзирая на лица!

Рабочие окружили Гребенникова.

— Кто это? Кто?

— Комиссия?

— Иностранец? — спрашивали друг друга рабочие.

— Товарищи, я начальник строительства. Приехал вот только. Давайте знакомиться. Говорите, у кого какие есть болячки.

— Да что рассказывать?

— Хлеба нет!

— Разве это питание?

— Варить некому!

— Фабрики-кухни, как на других стройках, нет!

— Жить негде семейным. Сбились все вместе: молодые, старые, парни, девки. Непорядок!

— На площадке никто толком ничего не знает, что надо делать.

— Зря уходит время. Говорили, большое строительство будет, а на поверку выходит — ничего нет!

— Правду говорите, товарищи, правду. Приехал я издалека, познакомился со стройкой. Плохо дело. Только давайте потолкуем спокойно. С горячки ничего хорошего не придумаешь. За год вон сколько новых людей понаехало! Это хорошо. Кого ни встречу, все новые. А вот плохо, что мало старых удержалось. Текучка. А текучка на стройке — первое зло. Не годится.

— Да разве здесь удержишься? — сказал печеклад Ведерников. — Прислали с Урала печи класть, а тут участка под завод не выбрали! Работаю на котловане.

— И это правильно. Да ведь трудности человек создает, с трудностями человек и борется! Руки опускать — последнее дело. Завтра пошлю грузовики за продовольствием. Потерпите самую малость. Перебросим людей на стройку хлебопекарни, фабрики-кухни, бараков, бани. Это в первую очередь. Отстроим жилые помещения, оборудуем амбулаторию, больницу, школу для ребят. Клуб тоже. В кино, чай, давно не были?

— Уже и забыли, какое оно, кино! — заметил печеклад Ведерников.

— Так и начнем завтрашний день. Что скажете, товарищи?

— Так оно, конечно, лучше!

— И работа пойдет!

— И бежать назад не станешь!

— Только амбулаторию надо в первую очередь. Палец собьешь, негде иоду взять.

— Правильно рассуждаешь. Как звать? — спросил Гребенников.

— Белкин. Землекоп.

— Правильно, товарищ Белкин!

Они расстались.

«Бытовые разные трудности преодолимы. Но вот строительство... На это нельзя закрывать глаза. Фактически к строительству не приступали, хотя прошел год. Проекты не утверждены. А проекты не утверждены якобы из-за того, что не закончены изыскания. А изыскания не выполнены потому, что никто толком не знает, где какой цех будет. Одно звено цеплялось за другое. И виновных нет. Впрочем, виновный есть. Я — начальник строительства. Кого еще искать?»

Он прошел к конторе, когда из-за леса поднялась зеленая луна. Кое-где перед землянками горели костры. Было очень тихо, и то что в жилом месте не слышалось в вечерний час ни песен, ни гармошки, больше всего расстроило Гребенникова. Он вошел в комнату и, не зажигая огня, уселся у окна. Лунные дорожки лежали на полу. Плохо обтесанные бревна, между которыми торчали пучки мха, выступали особенно ясно, — днем он просто ничего этого не заметил. Гребенников поковырял пальцем в щели: мизинец почти весь прошел внутрь.