Тайгастрой - [19]

— А у других?

— Что за счеты! Скажите лучше, почему у вас фуражка надета задом наперед?

Инженер улыбнулся потрескавшимися губами.

— Так удобнее. Мы весь день на солнцепеке. Кстати, будемте знакомы: инженер Абаканов!

— Лена Шереметьева! — назвала себя девушка.

Абаканов, присев рядом с девушкой, заговорил о своей работе, о линиях карандаша, чудесно материализовавшихся в заводы, шахты и рудники, о жизни инженера-строителя, — прекрасной жизни, в которой наука и романтика идут рука об руку.

С севера набегали на площадку леса; близился закат, а Гребенников с Джонсоном все еще осматривали площадку.

Верхушки кедров охвачены были пламенем. Над площадкой, низко нырнув, пролетел дятел. Прицепившись к ближайшей пихте, он нарезал две спирали. Посыпалась шелуха.

— Золотое дно! Но... как говорится в вашей пословице — дело рук боится! — сказал Джонсон.

Гребенников не ответил. Пока дымок сигары, настоящей гаваннской сигары с покрышкой из табака Суматры и сердцевиной из бразильского табака, вплетался в таежные запахи, Гребенников смотрел вдаль. Тайга. Суровые деревья. Зеленые лишайники, низко свисавшие с лиственниц. И тучки. Почему-то он вспомнил Одессу. Легкие прозрачные облачка, тающие над залитым солнцем морем. Простор...

В серых глазах проступает на минуту печаль.

Расставшись с Джонсоном, Гребенников пошел к реке. Стремительная и вспененная, она напоминала быстро бегущее животное. «И вот эта речонка должна выдержать тяжесть строительных работ и всю эксплоатацию комбината...» — подумал Гребенников. Он спустился со скалы и долго смотрел на реку, как смотрят на лошадь перед укладкой груза.

Неужели опасения Джонсона основательны? И если они основательны, что надо делать? Изыскания противоречили одно другому. Материалы одной комиссии опорочивали материалы другой. За год, в сущности, ничего реального: он рассчитывал застать строительные работы в самом разгаре. Но, видимо, здесь больше болтали, чем работали.

Он наклонился к мраморной плите, покрытой желтыми пятнами и испещренной многочисленными трещинами.

«Руды. Известняки. Песок. Вода. Лес. Где еще найдешь скопление такого богатства на сравнительно небольшой площади?»

Отшвырнув кусок сгнившего дерева с тропы, он пошел скалистым берегом против течения реки. Наступал знакомый еще по царской ссылке многоцветный закат: ничего подобного Гребенников нигде не наблюдал. Небо окрашивалось в лиловые, красные, зеленые тона; мелкие облачка, охваченные солнцем, отливали перламутром. И такой же многоцветной становилась вода.

Захотелось посидеть в тиши, подумать, помечтать...

У кромки леса показались кротовые горбики. Это были землянки, без окон, покрытые досками и дерном, со старыми ведрами, выведенными вместо труб. Возле горбиков ходили коровы, пощипывая траву. Детишки в пестрых рубашонках играли в бабки.

«Первобытная стоянка...» — подумал Гребенников, заглядывая во «двор» жилища.

— Где отец?

Шустрый мальчуган подтянул порточки и бойко ответил:

— На строительстве!

— А мать?

— И мать на строительстве.

— И Воронок на строительстве! — вмешалась девочка.

— Что за Воронок?

— Жеребчик!

— А что там отец делает на строительстве?

— Землю копает.

— А ты почему не копаешь?

Мальчик смутился:

— Я еще маленький...

— Мы Машку пасем! — с гордостью ответила девочка.

— Машку! Где же ваша Машка?

— А вон, не видишь?

Гребенников оглянулся: корова лениво жевала жвачку, бессмысленно глядя перед собой.

— М-да!.. Сколько ж тут землянок настроили? — спросил он у подошедших ребят.

— Мы не считали.

— А ну, сосчитайте!

Мальчишка лет восьми отбежал в сторону, за ним пустились остальные.

— Девятнадцать.

— Двадцать.

— Пятнадцать.

— Девятнадцать. Дядя, я правильно сосчитал. Девятнадцать. Мне восьмой год. Я до сотни хорошо считаю!

«Начинается сюда тяга...» — с волнением подумал Гребенников.

— А что едите, ребята?

— Все едим!

— Только хлеба мало! Каши мало. Маманя с папаней бранятся... — сказала девочка со светлыми, почти желтыми волосами. — И в кухне не варят. Поначалу варили, теперь не варят.

«Плохо дело... Очень плохо...» — подумал Гребенников.

— Теперь лучше будет. Честное слово, ребята!

«Надо немедленно вызвать Журбу, — подумал Гребенников, идя к баракам. Они тянулись в ряд, образуя одну сторону улицы. Всех бараков было шесть. — А ведь перед отъездом стояло только два!»

К новому, крайнему, в это время подъехала запыленная подвода, нагруженная горкой сундуков и всякой рухлядью. Молодой парень ловко соскочил на ходу.

— На строительство? — спросила пожилая женщина, вероятно артельная стряпуха, стиравшая возле крыльца белье.

— Сама понимать должна. Здесь не узловая станция! Кто тут старшо́й?

— А чего тебе?

— Как чего? Строить. И квартиру!

— Издалека? — осведомился Гребенников.

— Из-под Бийска! А вы что, может, товарищ начальник?

— Начальник.

С воза сошла молодая женщина, за ней девушка-подросток, лицом очень схожая с парнем.

— Мы, значит, всем семейством! — сказал парень улыбаясь. Глаза его чуть косили, но это не портило лица, а скорее придавало ему какую-то особую прелесть.

Гребенников прошел в барак. Посредине стоял длинный стол, вокруг которого размещались кедровые плашки, вроде тех, на которых мясники рубят мясо. Семейные жили, отгородившись от холостых «забором». У некоторых «заборы» были оклеены газетами.