Тайгастрой - [17]

Журбе хочется курить. Он запускает руку в карман и вдруг обнаруживает, что канзы нет...

К канзе у алтайцев особое уважение. Василий Федорович даже останавливает караван. Все проводники сходят с лошадей, ищут.

Напрасно...

— Поздно спохватились! — укоризненно говорит Кармакчи. — Так нельзя.

...И вот лес, закрывавший горизонт, расступается. Перед глазами — зеленая долина, вся в цветах. Река, круто обогнув скалу, вырывается к долине, кипя и бурля. И шум ее наполняет воздух. Два деревянных барака, недавно срубленных, несколько палаток, — вот здесь будут рудники, металлургический комбинат, социалистический город...

У Журбы замирает сердце. Впрочем, в эту минуту волнение охватывает всех. Это видно по лицам, по глазам, по той сосредоточенности, с которой встречается каждая деталь пейзажа.

Мокрые лошади тяжело дышат. Ручеек, крутой подъем — и коновязь.

Женя лихо перекидывает ногу через голову лошади. За ней сходят остальные. У всех лица черные, обветренные, плюшевые от пыли.

Пожилая женщина в платочке, стоя на крыльце, смотрит на приближающихся.

— Сюда, товарищи, сюда! Сначала в баню! Вот мужская, а вот женская!

Баня... Что может быть лучше бани, чистого белья, сухой обуви...

Потом женщина повела в барак. Там кровати, с матрацами, новые наволочки на подушках, простыни.

— Ура! — кричит Женя. — Кровати!

Пошли в столовую.

— Не надо раскладывать костра! — радуется Женя, точно всю свою жизнь она только и делала, что разводила костер и варила в котелках кашу.

— «И жизнь хороша и жить хорошо!» — в тон Жене говорит Журба, ставя на стол баклажку со спиртом.

— С приездом, товарищи!

ГЛАВА II

1

Ровно год спустя Гребенников поднялся на крыльцо высокого коттеджа и вошел в просторную, пахнущую сосной комнату. Его встретил плотный, выхоленный мужчина в шелковой рубахе и широких брюках на подтяжках. Это был американский консультант Джонсон.

— Мистер Гребенников? — удивился Джонсон.

— Как видите. Не ждали?

— Не ждали... Давно прибыли?

— Только что.

Хорошенькая переводчица Лена Шереметьева, сидевшая молча в углу, оторвалась от «Тихого Дона» и с любопытством смотрела на гражданина в шелковом пальто. Она представляла себе начальника строительства другим. Этот был высок, пожалуй, очень даже высок, но не худ, как это бывает чаще всего с высокими людьми. Лицо приятное, хотя и странного оттенка: темное, почти сизое, видимо, когда-то обморожено. Дымчатые очки закрывают острые, внимательные глаза. Они, кажется, видят даже то, что таится на сердце. Наконец чистый английский язык... Откуда это?

— Желаете познакомиться с тем, что сделано? — спросил Джонсон.

— Желаю.

Джонсон тотчас надел пиджак, который небрежно висел на стуле, и вынул из желтого портфеля с застежкой «молния» пачку синек; несколько синек достал он из картонной трубы, хранившейся в шкафу. Все это он разложил на длинном столе, стоявшем вдоль окон, подобно верстаку.

— Вот карта разведок рудных залежей. Работа почти закончена. Вот план строительства металлургического завода.

Он назвал несколько цифр и ткнул карандашом куда-то в пространство.

Во время его объяснений вошел, постучав в дверь, человек в синей спецовке. На выцветшем околыше фуражки красовался старинный технический значок.

— Это вы десятник Сухих? — спросил Гребенников вошедшего.

— Я, товарищ начальник.

— Здравствуйте! — Гребенников пожал ему руку.

Сухих стоял, вытянувшись, как солдат царской армии, и ждал приказаний.

— Где товарищ Журба?

— В горах. Просили вот, на случай, если приедете, передать.

Сухих вынул записную книжку, — она была толстая и жирная, как заигранная колода карт, — и передал записку. В ней Журба сообщал «свои координаты».

Джонсон стал снова докладывать о сделанном, но Гребенников перебил его:

— Давайте лучше пойдем на площадку!

Они вышли. Вслед поплелась переводчица.

В трех километрах начиналась съемка: туда рабочие несли теодолит, рейки, вешки. Гребенников и Джонсон повстречали молодого инженера. Джонсон назвал его фамилию — Абаканов. Инженер взглянул в их сторону и бросил: «All right!» — все, что знал по-английски, и снова прижал глаз к окуляру теодолита. Фуражка у него была надета козырьком назад.

— Я сомневаюсь, проделана ли как следует разведка. Здесь каждый портил, сколько мог! — сказал Гребенников, протирая замшей очки.

— Работа впереди. Для нашего комбината одного колонкового бурения нужно дать сто пятнадцать километров, надо пройти тринадцать километров шурфов с ручным и механическим водоотливом, четыреста километров зондировки, тридцать километров ручного ударного бурения, километров сорок канав. Работы, как у вас говорят, непочатый конец! Но на этом экономить не следует.

Американец, оживившись, показывал Гребенникову разведочный шурф, каждую канавку, он хотел, чтобы хозяин оценил его осведомленность. По пути Джонсон подбирал в баульчик камешки, оба сверяли работы с геологическими зарисовками, говорили с рабочими. Потом направились к временной лаборатории и там рассматривали занумерованные анализы руд и угля, прикрепленные к коробочкам с образцами.

— А грязи-то сколько! — не удержался после осмотра Гребенников и, выйдя во двор, стал счищать щепкой ошметки с башмаков.