Тайга – мой дом - [38]

Глава 14;

Иду по следу Назарихи и соболя. А они все дальше и дальше уводят меня в хребет. Лес здесь густой и темный, смотрит на меня угрюмо, ропщет. Между стволами крутится ветер, играет хвоей, заметает следы. И чувствую я себя среди кедров чужим и одиноким. От этого усталость усиливается, ноги точно прилипают ко мху, прикрытому снегом. Не раз уже появлялась мысль: не повернуть ли к зимовью? Остановлюсь, послушаю тревожный шум леса — и снова вперед.

И надо же, день начался так хорошо. На восходе солнца за несколько минут убил четырех белок. И тут след соболя, Назариха пошла с азартом. Обрадовался. Наконец-то черная полоса неудач прошла.

И все дело испортил Орлик. Назариха почти настигла соболя: он кормился голубицей, которую на старых гарях еще не завалил снег. Орлик поднял глухаря и залаял. Соболь испугался и побежал.

И вот день уже на исходе, а поединок продолжается. Соболь оказался опытным, видимо, его уже не раз гоняли. Как только его начинает настигать Назариха, соболь ищет упавшее дерево, забегает на него и затаивается. Назариха добегает до дерева и мчится в обход. Соболь прыгает на след Назарихи и уходит по нему назад, потом где-нибудь в чаще свернет со следа.

Назариха добежит до конца дерева, а следа дальше нет. Пока разберется, что случилось, соболь уже утянет метров на двести — триста. Молодая собака давно бы его догнала. Назариха же не может, прыть уже не та.

Серый день начинает темнеть. Усиливается ветер. Я присматриваю место для ночлега. Выбираю ровную площадку между кедрами. У колодины раскладываю костер. Из глубины леса доносится протяжный вой. Назариха. Потеряла след, не знает, где я. Вот от обиды и завыла.

— Назариха! — зову я.

Прибегает, виновато смотрит на меня. Треплю ее по загривку.

— Ничего. Другого найдем, — успокаиваю ее.

Назариха, не разгребая снег, ложится недалеко от костра, кладет морду на лапы и закрывает глаза. Уморилась.

Прибегает Орлик. Ему хоть бы что, посматривает то на меня, то на деревья.

— Не стыдно тебе, Орлик? — отчитываю его. — Помочь матери не хочешь.

Треснула ветка. Орлик огромными прыжками убежал в чащу, через минуту вернулся и лег под деревом.

Ломаю ветки и сажусь на них у костра. Смертельно хочется пить. Котелка нет. На мое счастье, недалеко стоит береза. Валю дерево, отрубаю от нее чурбан, грею его на костре, сдираю бересту, а из нее делаю коробку и растаиваю в ней снег.

Утолил жажду. Теперь надо сушиться: телогрейка на мне от снега и пота промокла насквозь, брюки мокрые, промокли портянки. Если не просушить, то завтра мне не подняться. Развешиваю одежду вокруг костра.

Теперь дает о себе знать голод. Есть четыре белки. Обдираю. Две тушки отдаю Назарихе с Орликом, а две жарю себе. Одна на ужин, другая на завтрак.

Но что одна тушка после такого утомительного дня? Сейчас бы пирог из налимьей печени, сохатиную губу и стакан вина. На худой конец, хотя бы краюху хлеба и кружку душистого чая.

А ночь уже сгустилась. Деревья шумят. Устраиваюсь на ветках у костра, укрываюсь телогрейкой, жаль, что уж больно коротка. Ветер крутит. Пламя то длинным языком тянется ко мне, точно хочет лизнуть, то клонится в другую сторону. Снизу пригревает, а колени мерзнут.

Где-то недалеко с треском упало дерево. Не хватало, чтобы меня здесь прибило. И кто придумал эту охотничью жизнь? Вот она, цена соболя.

Начинаю дремать. Шум леса становится глуше. Сквозь сон чувствую запах паленины. Вскакиваю. Горит рукав телогрейки: прилетел уголек от костра.

Тушу. А времени только восемь вечера — вся ночь впереди.

Вдруг Орлик встрепенулся и бросился с лаем от костра. За ним побежала Назариха. Я схватил ружье: не шатун ли?

— Не стреляй, бойё, — слышу голос Авдо.

Вот и она. Высокая, жилистая. На спине котомка, в руках пальма. На плече ружье.

— Здравствуй, бойё.

Авдо! Не сон ли это?

— Откуда ты взялась?

— Шла напрямик через хребты. Маленько припоздала. Ночевать хотела, да след твой увидела, а потом костер. Вот и пришла.

Авдо сбросила котомку, устало присела у огня и раскурила трубку.

— Как здоровье твое? — спросил я.

— Маленько лучше стало. Пошла тебя проведать. Соболь где?

— Ушел.

Я рассказал, как соболь обманул Назариху.

— Совсем старая Назариха стала, — с грустью проговорила Авдо. — Орлика пошто не научил?

— Не идет он с Назарихой. Попадется след соболя, бросится Назариха, Орлик за ней. Ростом-то с телка, по пять метров прыжки делает. Убежит от Назарихи. Соболь напетляет. Ходит Орлик по следу, ходит, а тут фыр-р-р — птица, глухарей нынче много. Он за птицей. Залает, испугает соболя. А пуганого где Назарихе догнать…

— О леший, — вздыхает Авдо. — С одним с ним ходить надо.

— Не могу Назариху оставить у зимовья. Без нее охоты для меня всласть не будет. Привык очень к ней. Уж умна, понятлива, хитра. Родня, а не собака. Нет, не могу без нее.

Мы с Авдо пьем душистый чай с шаньгами и пирогами.

— Пошто котелок с собой не взял? — спросила Авдо.

— Хотел близко сходить. Да вот попался этот сумасшедший соболь. Как там мама?

— Маленько хворала. Теперь совсем здоровая. Тебя ждет. Рукавицы теплые прислала.

— У меня же есть рукавицы.

— Разве мать не знает, что у тебя есть? — Авдо подвинула котомку, заглянула в нее. — О леший, все мокрое.