Тайга - [49]
– Я ему говорю: товарищ, мол, следователь, стахановец наш знатный, честное слово, ба-а-льшой любитель за галстук пропустить… Ну, чего, говорю, в этом факте особенного? И я пью, и директор завода пьет, и главный инженер пьет, да и вы, пожалуй, при случае дернете… Забава одна! А следователь отвечает: «Ну вот, забава эта выйдет тебе двумя, а то и тремя годами лагеря». Только ошибся товарищ следователь: пятью она мне обернулась! Забава!
Мне особенно нравилась эта поговорка Кирилла. Слово «забава» он частенько произносил в конце фразы с легкой усмешкой и покачиванием головы.
Закусили картошкой с хлебом. Казарин угостил нас колбасой, выпил стаканчик водки и мгновенно уснул. Пахомыч заботливо укрыл его своим ватным бушлатом. Вскоре Пахомычу стало холодно – тонкая арестантская гимнастерка не защищала от пронзительного ветра, он ежился и ложился на дно лодки.
– Что, старый чёрт? Начальника пожалел, а сам дохнешь с холода! – ругался Кирилл. – Небось, он тебе водки не дал, а ты ему – бушлат. Забава!
– Он все же хозяин… – оправдывался старик.
– Хозяин, хозяин… – передразнивал Кирилл. – Вот через этого хозяина и окочуришься. Возьми мое одеяло… На! Бери!
Время бежало. Несколько раз поднималась щетинистая голова Казарина. Кисло улыбаясь, он оглядывался по сторонам и снова завертывался в бушлат Пахомыча.
Наступили сумерки. Из-за темной стены леса лениво выползла огромная желтая луна. Над рекой заклубился туман, повеяло вечерней свежестью, густо запахло сосной. Нежные очертания прибрежных кустов вырастали в фантастические фигуры, угрюмо застывшие над черной водой.
На душе стало как-то тоскливо и тревожно.
Два раза мы предлагали Казарину пристать к берегу и заночевать, но он упрямо отказывался: ему к утру надо было попасть в Усть-Цильму. Ехать же в темноте по каменистой таежной реке со скоростью пятьдесят километров в час становилось опасно: налететь с такой скоростью на подводный камень – значило сломать себе шею.
Кирилл убавил газ. Я видел, как беспокойно поблескивали его глаза, полуоткрытые губы обнажали две светлые, крепко стиснутые полоски зубов. Пахомыч равнодушно поглаживал бороду и молчал. Казарин спал.
Все чаще и чаще глиссер подпрыгивал на порогах. Мотор ревел, однотонно и надоедливо. Благополучно миновав на малых оборотах Лосиный порог, мы выехали на широкое разводье, – впереди далеко расстилалась водная ширь. Лунная дорожка пересекала ее, дрожа на мелкой зыби. Кирилл дал полный газ. Но едва стремительно рванулся глиссер, как сильный толчок повалил нас со скамеек, лодка наклонилась набок, черпнула бортом воду, круто повернулась и медленно поползла в сторону. Кирилл мгновенно выключил мотор, и лодка стала. На наше счастье, мы налетели не на камень, а на край песчаной отмели, чуть покрытую водой.
Во весь рост быстро вскочил Казарин и, прикрывая испуг громкой матерщиной, заорал:
– Ты… сволочь… смотри куда едешь!
Должно быть, он больно ударился головой о борт: ладонью тер белую щетину на затылке. Молча выхватив багор из моих рук, он встал на палубный нос лодки, уперся багром в песчаную отмель и налег на него всею грудью. Кирилл другим багром отталкивал корму. Шурша песком, глиссер медленно пошел назад. Казарин попытался выдернуть багор, но грунт крепко вцепился в крючковатый железный наконечник; ноги Казарина еще стояли на палубе, а тело повисло над водой.
– Не толкай корму! Обожди! – закричал он Кириллу, все еще не выпуская из рук багра.
– Бросай багор, начальник! – весело закричал Кирилл. – Бросай, говорю!.. Забава!
Но было уже поздно; лодка ушла из-под ног, и грузное тело Казарина плашмя шлепнулось в воду, взметнув каскады брызг. Он быстро поднялся – вода не доходила ему даже до колен – и бегом, смешно выкидывая ноги, побежал к глиссеру. Не выдержав, мы с Кириллом откровенно рассмеялись. Пахомыч суетливо помог своему начальнику влезть в лодку.
Встав на дно лодки, Казарин взглянул на нас. Я как сейчас помню это страшное лицо под желтым светом луны. Жирные щеки дрожали, с волос, по лбу, по глубоким морщинам вокруг рта бежали струи воды. Выкатившиеся глаза остановились на Кирилле. Стало очень тихо.
– Кому – забава? Тебе забава? – еле слышно проговорил Казарин, медленно расстегивая правой рукой кобуру револьвера.
Одним махом он выхватил браунинг и прицелился. Кирилл растерянно улыбался своей милой улыбкой и теребил пуговицу на гимнастерке.
Сухо треснул выстрел, покатился по воде, охнул в тайге…
Кирилл порывисто тряхнул головой и без стона легко опрокинулся навзничь, зацепив рукой штурвал. Колесо метнулось вправо – влево, как бы отсчитывая последние секунды жизни, и застыло.
Казарин тяжело дышал, поглядывая на труп.
– Я говорил… я говорил ему… я ему говорил…
Старик Пахомыч украдкой перекрестился.
Глиссер тихо несло по течению.
«Чувствуешь ли ты, что ты есть заключенный?» – вспомнил я слова Казарина.
«Чувствую!..» – хотел крикнуть я, но бессильно опустился на скамейку перед трупом и сжал руками голову.
Луна тихо полоскалась в холодной воде, уносившей нас все дальше и дальше.
Звездное, звездное небо…
Прокаженный
Итак – я свободен. Пять страшных лет остались позади как кошмарный сон.
