Тайга - [43]

Однако капитан Шемена, возгоревший в свое время идеей создания театра, также быстро и охладел к театру. Стал придирчив, брюзглив и однажды откровенно заявил Хавронскому:

– Долго вы мне будете подсовывать то классиков, то американцев? Немедленно приступите к постановке пьесы советского автора… А то к чертям разгоню театр!

И мы стали работать над «Платоном Кречетом» украинского драматурга А. Корнейчука.

Однако надо сказать правду: театр доконал не капитан, а мы сами его доконали. И вот как это случилось.

Я уже упоминал о том, что в нашей среде появились романы; к сожалению, не только между заключенными, но между заключенными и вольнонаемными.

Дело в том, что исстари в России к заключенным и ссыльным русский народ относился не как к преступникам, а как к пострадавшим. Еще в 1851 г. А. И. Герцен в письме к Ж. Мишле указывал, что «приговор суда не марает человека в глазах русского народа: ссыльные, каторжные слывут у него несчастными». Ту же мысль и даже примеры этому можно найти и у Ф. Достоевского в «Мертвом доме». И в наше время политические заключенные в Сов. Союзе в глазах народа лишь несчастные, но ни в коем случае не преступники. И если преступниками считали нас чины НКВД, то вольнонаемные служащие лагеря (инженеры, техники, врачи и т. д.), за редкими исключениями, относились к нам хорошо.

Наше же положение рабов-актеров было несколько романтично. Весь город знал нас по именам. О нашей игре спорили, писали в местной газете, не упоминая, конечно, о том, что мы заключенные. Были среди нас подлинно талантливые люди, например К. Келейников, В. Радунская, М. Фрог. На сцене эти люди были хозяевами душ и чувств зрителей. А после спектакля грубый конвой с винтовками в руках гонит по улице пеструю толпу арестантов, и те же зрители с трудом узнают в этой толпе своих недавних кумиров на сцене. И тогда в сердцах рождалась жалость, а иногда – и любовь.

25 мая шла четвертая и последняя постановка «Потопа». Мы, молодежь, решили этот день отпраздновать за кулисами театра вместе с нашими подругами из вольнонаемных. Перед последним актом «Потопа» в просторной мастерской художника-декоратора Егорова был накрыт стол. В нашем распоряжении после спектакля было около часа – время, дававшееся нам на то, чтобы снять костюмы и разгримироваться. Еще в антракте нам передали из зрительного зала все необходимое для такого торжественного случая: цветы, закуски, водку. Сразу же после спектакля, наспех стерев грим, мы устремились в заветную комнату. Нас было четверо: актеры Келейников и Иванов, художник Егоров и я. Вскоре пришли и четыре девушки из вольнонаемных. Радостные, веселые, мы плотно притворили дверь, поставили к ней стул, – ни одна дверь в театре не имела замков по распоряжению администрации, – и быстро уселись за стол. Тут выяснилось, что не хватает рюмок. Я поспешно прошел в смежную полутемную комнату, где хранился театральный реквизит. Вслед за мной пошла одна девушка, Тоня Семенова, дочь вольнонаемного инженера-путейца.

– Давай вместе выберем самые красивые… – предложила она. – Где включается свет?

Я стал шарить рукой по стене, ища переключатель. В эту минуту в мастерской Егорова что-то загремело и послышалось какое-то движение. Я взглянул через открытую дверь и замер от удивления и испуга: нашу компанию за столом окружила толпа охранников с наганами в руках.

– Заключенные! Руки вверх! – громко предложил один из них.

Келейников, Иванов и Егоров медленно подняли руки. Это все, что мы видели из нашей засады с Тоней Семеновой. Девушка не растерялась, схватила меня за руку и вытащила вслед за собой из реквизитной в темный коридор позади кулис. И это нас спасло.

Было ясно, что кто-то донес охране о всей нашей затее. Дело приняло неприятный и шумный оборот. Взбешенный капитан Шемена специальным приказом по лагерю немедленно упразднил театр, а Келейникова, Иванова и Егорова посадил на три месяца в штрафной изолятор. Девушек же, застигнутых в мастерской Егорова, исключили из комсомола, и они вынуждены были уехать из Коми АССР. Ни Тоня Семенова, ни я не пострадали – нас товарищи не выдали.

Провокатор вскоре был узнан. Он оказался одним из актеров, заключенным Михаилом Шейном. Донес он из ревности к одной из девушек. При первом же коллективном походе в баню, мы его жестоко избили. Избили старым тюремным способом, как бьют провокаторов, а именно: перед экзекуцией накинули ему на голову одеяло, чтоб не знал, кто бил.

Так бесславно закончил свое существование театр в Княж-Погосте.

Оставшиеся не у дел актеры устраивались на новые места, как могли. Хавронский из режиссера превратился в уборщика бараков. Радунская стала прачкой. Актер Фрог устроился чертежником в конструкторское бюро при Управлении лагеря. А я попал к старой подруге – тачке.

Княжна

…Я сидел на земляном полу и выплевывал кровь, поглядывая в маленькое решетчатое окошечко, чуть приподнятое над молодой июньской травой. Видны были три больших брезентовых палатки, забор с колючей проволокой, и дальше – голубовато-серая Печора с низким противоположным берегом, уходившим в мутную дымку горизонта. Высоко, высоко плавал коршун. Дорого мне обошлась ссора с лагерными комендантами: сначала избили, потом – бросили в карцер.