Тайга - [44]
В палатках напротив изолятора жили женщины. Каждое утро, на рассвете, я видел, как они лениво выходили из своих брезентовых жилищ, грязные, оборванные, с бегающими голодными глазами, строились парами и, когда приходил конвой, позвякивая лопатами, тихо брели на работу. Вечером, при желтом свете падающего где-то за Печорой солнца, эти серые тени еще тише плелись обратно.
Иногда после работы некоторые из них подходили к моему окошечку, соблюдая почтительное расстояние, допускаемое охраной, и мы переговаривались. По большей части это были блатные – воровки, убийцы, проститутки.
– Борода, каково сидеть? – спрашивали они смеясь.
– Ничего, девочки, хорошо, – отвечал я им.
– Ты б бороду сбрил, а то, небось, лет двадцать пять, а выглядишь на сорок.
– А вот вам зимой, безбородым, мороз щеки нащиплет, тогда мне позавидуете.
– А мы, знаешь, что сделаем зимой? – Следует похабщина, а за ней – взрыв хохота.
Разговор обычно заканчивался вопросом:
– Хлебца хошь?
– Хочу.
– Попроси у начальника.
Однажды, уже к концу моего срока наказания в карцере, мимо проходила девушка в глухой черной кофте и серой казенной юбке, высокая, стройная, с красиво посаженной белокурой головой. Шла она медленно, глядя под ноги, и на фоне багрового заката четко вырисовывался ее правильный профиль. Мне захотелось ее окликнуть, и я окликнул.
Девушка оглянулась. Я увидел красивое лицо с большими светлыми глазами.
– Скажите, вы не знаете, привезли продукты или еще нет?
– Этого я вам не скажу, не знаю. Во всяком случае, мы сидим по-прежнему голодные.
Интонация и голос выдавали в ней человека не из «этих».
Откуда-то невидимый мне голос коменданта крикнул:
– Эй ты, красотка! Шагай дальше! Нечего возля изолятора торчать.
Девушка быстро пошла к палатке. Оглянувшись, крикнула:
– До свидания!
Я махнул ей рукой.
Какая славная!..
Вскоре меня выпустили. Ослабевший, я с трудом возил тачку, едва не падая вместе с ней. Придя с работы и жадно съев свой каторжный ужин, я валился на свое место на нарах у стенки.
Боже, до чего живуч человек!
За стеною бренчала гитара. Пели.
Там жил комендант из жуликов с отчаянной кличкой – Чума. Высокий, красивый парень, весь исколотый синей татуировкой, наглый, самоуверенный и почти всегда пьяный. Пил он одеколон, за отсутствием спирта. Будучи сам заключенным, но возглавляя лагерную милицию, он с какой-то зверской жестокостью обращался с другими заключенными. Впрочем, это общее правило: начальники из заключенных всегда хуже вольнонаемных. Была у него лагерная жена, воровка, Танька Курочка, молоденькая женщина, страшно ревновавшая Чуму. Бил он ее часто и нещадно. Бил чем попало, что подвернется под руку: сапог ли, палка ли, котелок ли – все летит в Танькину голову или спину.
Жил Чума в концлагере так, как никогда, видимо, не жил на воле. У него было все: и хлеба вдоволь, и масло, и печенье, и конфеты. Часто устраивались попойки. Собиралось жулье со своими женами, и всю ночь шла отвратительная оргия. Тонкая фанерная перегородка, отделявшая наш общий барак от комнаты Чумы, не защищала меня от пьяных ругательств и криков: я забирал свой бушлат и шел спать на пол в другой конец барака. Я не переносил этого гнуса; да и он меня не особенно долюбливал. Кажется, он был болен сифилисом.
Как-то возле кухни я снова увидел девушку с косами.
Она стояла, прислонившись к бревенчатой стене, в очереди. От моего приветствия нервно вздрогнула.
– А-а… вы уже вышли? – рассеянно спросила она.
– Уже четыре дня, как вышел.
Мы быстро разговорились.
– А у меня, знаете, горе, – сообщила она.
– Что такое?
– Мама совсем разболелась.
– Как? Ваша мама здесь? В лагере?
Я почему-то не решался задать простой вопрос, такой естественный в лагере – за что? Какое преступление совершила эта девочка и ее мать? Но она, угадывая мои мысли, помогла мне:
– Я княжна, княжна… – она назвала известную русскую фамилию.
– Папу я не помню, – продолжала она, – он давно был арестован и расстрелян. А нас выслали из Москвы в Сибирь. А в прошлом году арестовали и маму и меня. Маму приговорили к десяти годам, меня – к восьми. Только мама стала совсем плоха, все лежит…
Мы подружились с Верой. Я украдкой, чтобы не попасть в лапы комендантам, ходил в женский барак навещать Веру и ее мать. Ольга Николаевна – мать Веры – лежала в самом конце барака на общих нарах, покрытая стареньким рваным одеялом. У нее было сильное общее истощение. Еще не старая – она выглядела старухой. Когда-то красивое лицо теперь было худым, обтянутым желтой кожей, с впалыми висками. Говорила она медленно, слегка грассируя, а когда хотела, чтобы ее не понимали окружающие, в разговоре с дочерью прибегала к помощи французского языка.
Изредка заходил франтоватый фельдшер с длинным хрящеватым носом, давал какие-то порошки и пилюли Ольге Николаевне. На вопрос Веры, нельзя ли больную отправить в лазарет или хотя бы улучшить ей питание, он разводил руками.
– Лазареты забиты больными. Мы имеем приказ лечить больных на местах. А в отношении питания – пока я ничем не могу помочь, так как ничего не имею в этом роде…
«Сергей Максимов всецело принадлежал России. Там его нынче не знают, но когда-нибудь узнают. Книги его будут читать и перечитывать, над его печальной судьбой сокрушаться…Большая и емкая литературная форма, именуемая романом, для Максимова – природная среда. В ней ему просторно и легко, фабульные перипетии развиваются как бы сами собой, сюжет движется естественно и закономерно, действующие лица – совершенно живые люди, и речь их живая, и авторская речь никогда не звучит отчужденно от жизни, наполняющей роман, а слита с нею воедино.…Короче говоря, „Денис Бушуев“ написан целиком в традиции русского романа».(Ю.
В сборник Сергея Максимова вошли рассказы "Голубое молчание", "Темный лес", "Издевательство", повесть "В сумерках", поэмы "Двадцать пять", "Танюша", "Царь Иоанн", пьесы "В ресторане" и "Семья Широковых".
«Бунт Дениса Бушуева» не только поучительная книга, но и интересная с обыкновенной читательской точки зрения. Автор отличается главным, что требуется от писателя: способностью овладеть вниманием читателя и с начала до конца держать его в напряженном любопытстве. Романические узлы завязываются и расплетаются в книге мастерски и с достаточным литературным тактом.Приключенческий элемент, богато насыщающий книгу, лишен предвзятости или натяжки. Это одна из тех книг, читая которую, редкий читатель удержится от «подглядывания вперед».Денис Бушуев – не литературная фантазия; он всегда существовал и никогда не переведется в нашей стране; мы легко узнаем его среди множества своих знакомых, живших в СССР.
«В тот год первого июня Анри де Кельмарк, молодой «Дейкграф», владелец замка Эскаль-Вигор, пригласил к себе большое общество по образцу радостного приезда, чтобы ознаменовать своё возвращение в колыбель своих предков, на Смарагдис, самый богатый и обширный остров, находящийся в этих обманчивых и героических северных морях, заливы и фьорды которых обременяют и врезываются в берега самыми прихотливыми и многочисленными архипелагами и дельтами…».
Классический сюжет Гёте перенесён в современные Пленцдорфу условия ГДР. «Новые страдания» написаны в монтажной композиции с использованием жаргона молодёжи 70-х годов ХХ века. Премьера пьесы состоялась в 1972 году в Галле.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Смотри на арлекинов!» – последний завершенный роман знаменитого писателя Владимира Набокова. Главный герой – Вадим Вадимович, русско-американский писатель (как и сам Набоков), пишет воспоминания о своей творческой и личной жизни. И в той и в другой Вадим Вадимович исполняет завет двоюродной бабки. «Довольно кукситься! – бывало восклицала она. – Смотри на арлекинов!.. Деревья – арлекины, слова – арлекины. И ситуации, и задачки. Сложи любые две вещи – остроты, образы, – и вот тебе троица скоморохов! Давай же! Играй! Выдумывай мир! Твори реальность!» И он творил! Несмотря на большое количество параллелей между автором и героем романа, это «повествование о любви и прозе» все же не следует воспринимать как автобиографию, скорее роман является пародией на нее.
Фредди Друммонд в 27 лет был уже профессором социологии и женихом дочери декана факультета. Но он имел опасную привычку к включенному наблюдению…
Роман В. Миколайтиса-Путинаса (1893–1967) «В тени алтарей» впервые был опубликован в Литве в 1933 году. В нем изображаются глубокие конфликты, возникающие между естественной природой человека и теми ограничениями, которых требует духовный сан, между свободой поэтического творчества и обязанностью ксендза.Главный герой романа — Людас Васарис — является носителем идеи протеста против законов церкви, сковывающих свободное и всестороннее развитие и проявление личности и таланта. Роман захватывает читателя своей психологической глубиной, сердечностью, драматической напряженностью.«В тени алтарей» считают лучшим психологическим романом в литовской литературе.