Тайфуны с ласковыми именами - [13]

— Неужели вы оставите без крова бездомную женщину, да еще в такую холодную и сырую погоду? Уверяю вас, я не пью, не созываю гостей, не пристаю к хозяину — словом, все равно что и вовсе не существую…

Пока длится ее небольшой монолог, мои рассуждения постепенно приобретают иное направление. В конце концов, эта женщина пришла сюда не просто так, а ради чего-то. Это что-то — едва ли я сам, и было бы недурно понять, что же это такое. И потом, подобное соседство может оказаться весьма полезным. Да и комната, смежная с холлом, мне совершенно ни к чему.

— У меня просто сердце разрывается, — тихо говорю я. — Можно бы уступить вам комнату на нижнем этаже, при условии что холл будет общим. Ничего другого предложить вам не могу.

— В первый же миг я поняла, что вы человек великодушный, — щебечет дама, пока я ввожу ее в дом. — Ничего, что холл будет общим… Теперь у меня сердце разрывается…

— Если бы не телевизор, то можно было бы уступить вам весь этаж, — сухо добавляю я. — Как раз сейчас показывают многосерийный телефильм «Черное досье».

— Но тут просто великолепно! — восклицает незнакомка, проходя в просторный холл, на который я уже частично утратил права. — Вся обстановка зеленых тонов… Мой любимый цвет.

Смежная комната и соседствующая с ней ванная тоже вызывают одобрение. Однако внимание дамы вопреки женской логике привлекает не столько ванная, сколько вид из окна. А вид из окна охватывает в основном виллу Горанова.

— Мне кажется, нам лучше сразу договориться насчет оплаты, — предлагает незнакомка, когда мы возвращаемся в холл.

— Успеется, — возражаю я. — К тому же мне пора на работу. Вот вам ключ от парадной двери. Закажите себе дубликат, а оригинал бросьте в ящик для писем.

Я киваю и ухожу со спокойным видом — дескать, мне, человеку добропорядочному и скучному, ничего не стоит доверить свою квартиру первому встречному, так как скрывать мне нечего.

Под вечер, вынимая ключ из нашего тайника, я чуть не сталкиваюсь у входа с каким-то бесполым существом в шляпе с широкими полями, в толстом свитере крупной вязки и в синих потрепанных джинсах.

«Вот и визиты начались!» — мелькает у меня в голове, только вдруг хиппи кажется мне подозрительно знакомым.

— Вы на маскарад? — спрашиваю я, убедившись, что бесполое существо — не кто иной, как моя женственная квартирантка.

— На художественную дискуссию, — уточняет дама-хиппи.

— А, понимаю. Потому-то вы так художественно вырядились.

— Иначе меня сочтут чужаком. Самое неприятное, если в тебе заподозрят чужака.

Следуя этой истине, незнакомка устраивается в моем доме, как в своем собственном. Держится, правда, без тени нахальства, но до того непосредственно, что остается только удивляться.

Вечером, по возвращении с упомянутой дискуссии, она плюхается в кресло и непринужденно оповещает:

— Ох, умираю с голоду.

— Холодильник к вашим услугам, — говорю я.

— И вы составите мне компанию?

— Почему бы нет? «Черное досье» уже закончилось.

Мы идем на кухню.

Покопавшись в холодильнике, дама-хиппи выбирает именно то, что и я бы выбрал, самое прозаичное и самое существенное: яйца и ломоть ветчины.

— Вы никогда не закрываете занавески? — спрашивает дама, ставя сковороду с маслом на газовую плиту.

— А чего ради я их должен закрывать?

— Неужто вы не общаетесь с представительницами противоположного пола?

— Вы первая. А что касается пола… То вы в этом туалете…

— Чтобы сделаться монахом, мало надеть рясу, господин… Не знаю, как вас величать…

— Мое имя вы могли видеть на дверях.

— Видела, только не знаю, как мне вас звать. Вы как предпочли бы обращаться ко мне?

Вопрос ставит меня в затруднение, хотя, вернувшись с работы, я обнаружил в холле предусмотрительно оставленную на столе ее визитную карточку, на которой значится: «Розмари Дюмон, студентка. Берн». Карточка шикарная, гравированная, к тому же только что отпечатанная, даже краска размазалась, когда я с нажимом провел пальцем по буквам.

— В зависимости от обстоятельств, — отвечаю. — Если вы намерены остаться здесь на продолжительное время, я бы стал звать вас Розмари — думаю, рано или поздно мы все равно к этому придем. А если вы совсем ненадолго…

— В таком случае зовите меня Розмари, дорогой Пьер.

Она выключает газ, несет сковородку на стол и ставит на заранее приготовленную деревянную дощечку. Но, прежде чем сесть, она делает два шага в сторону окна я резким движением задергивает занавеску. Вы, наверно, обратили внимание на то, что в отличие от театра в жизни действие нередко начинается именно после того, как закрывается занавес.

Какое-то время дама-хиппи ест молча, по всей вероятности, она порядком проголодалась. Когда еды заметно поубавилось, она ни с того ни с сего спрашивает:

— Вам нравятся импрессионисты, Пьер?

— Признаться по правде, я их часто путаю, все эти школы: импрессионистов, экспрессионистов…

— Как вы можете путать импрессионизм с экспрессионизмом? — с укором смотрит она на меня.

— Очень просто. Без всякого затруднения.

— Но ведь различие заключено в самих словах!

— О, слова!.. Слова — этикетка, фасад… Розмари бросает на меня беглый взгляд, затем снова сосредоточивает внимание на своей тарелке.