Тайфун - [17]

— Фу!.. Забегался… Да что рассказывать! Устал до смерти. Когда лежал, ожидая горючевозы, совсем развезло меня, как на духу говорю… Потом вижу — вы отходите, а я как примерз, вот честное слово! Танк бы, наверное, на меня попер — и то не встал бы… А-а, думаю: буду вас огнем до конца прикрывать… Потом патроны кончились, а тут откуда-то сбоку — ихний лейтенант с солдатами. Окружили, говорят — вставай, мол…

— Ефрейтор Денисов! Вы были ближе всех к Воронову. Видели, что он не поднялся при отходе?

Ефрейтор метнул взгляд на Воронова, но ответить не успел.

— Да я пробовал… — Воронов смешался. — Встать, говорю, пробовал. Только на пять шагов меня и хватило… Отбежал к елочкам, которые там рядом…

— Понятно, — жестко сказал Дагаев. — Дальше.

— Капитан еще подошел, посредник… Я с ним пошел на дорогу…

— И откуда силы взялись! — съехидничал Седых.

— …Стал он меня, капитан тот, спрашивать: чьи, мол, и сколько нас, а я ничего ему не сказал, хоть он и посредник.

— Что приказал вам капитан?

— Ничего он не приказывал. Говорит, в тягач, мол, садись, довезем до ваших, они теперь на перевале… Да, он еще говорил, что в начале пурги было распоряжение из штаба: посредникам присоединять диверсионные группы к войскам. Они одну такую группу подобрали, я думал — это Амурко. А сейчас, говорит, метель затихает и трогать он нас не хочет. Иначе бы приказал вести к вам.

— Как же вы ушли?

— Да просто. Сел в тягач, тепло, спать клонит, а на душе-то скребет… В общем, выбрал момент, лыжи выбросил и сам сиганул в сугроб. Они не заметили. Может, и теперь не хватились… Нашел вашу лыжню, да и место я тут запомнил. Только у скалы немножко растерялся.

Дагаев сдержанно спросил:

— Вы понимаете, Воронов, что посредник, усадив вас в тягач, взял на себя ответственность за вас?.. И вообще, что значит на войне попасть в руки противника, вы представляете хоть по кино и книгам?..

Голова Воронова низко опустилась.

— Придется вам возвратиться в плен, — холодно сказал лейтенант.

Теперь кровь отхлынула от лица Воронова.

— Товарищ лейтенант!.. — Голос Воронова сорвался: он, вероятно, понял бесполезность слов, начал неловко натягивать ушанку, застегивать полушубок.

Дагаев, следя за его неуверенными движениями, вдруг пережил состояние солдата, когда тот оказался в плену — пусть условном, и все же в плену!

Вот отчего немилым показался Воронову теплый отсек гусеничной машины, и силы нашлись для побега, и отступил страх одиночества в ночном лесу. Дагаев представил, как Воронов мчится через темный лес, едва отбрасывая с пути колючие ветки, какой легкой кажется ему дорога в ночные зимние горы, где остались товарищи; он весь во власти свободы и готов пройти горы насквозь на одном дыхании. И ошеломление его представил, когда у скалы, на месте зарытой палатки, обнаружил полузанесенную ямку в снегу, и тревожно сбивчивые гадания — где искать?! Сообразил ведь…

— Погодите-ка, Воронов, — устало произнес Дагаев, видя, что солдат берется за вещмешок. Лейтенант обвел внимательным взглядом лица разведчиков, сказал негромко: — Не время и не место проводить собрания, но мы обойдемся без речей. Здесь, в палатке, кроме Воронова семь человек. Пятеро — комсомольцы, двое — коммунисты. Так вот, как скажет большинство, так мы и поступим — то есть отправлять вас обратно или оставить. Это мое командирское решение.

Молчание первым нарушил Нехай:

— Колы убиг до своих, нехай ще повоюе…

Казалось, добродушный басок пулеметчика настроит разведчиков на снисхождение к Воронову, но комсомольский групорг Седых прямо-таки взвился:

— Ты очень добрый дядя, товарищ Нехай. Думаешь, он тебя пожалеет при случае? Он себя одного жалеть умеет, за счет других! Я против того, чтобы Воронов остался с нами.

— Ты, комсорг, не горячись, — степенно произнес Балтрушайтис. — Остался там — один человек, вернулся — другой. Мы поговорить с ним успеем. А сейчас каждый штык на счету. Пусть останется, поучится воевать.

Воронов заметно повеселел.

— Каждый штык, говоришь? — угрюмо переспросил Денисов. — Согласен. Да только сломанный штык для дела негоден, его выбрасывают. Пусть Воронов вернется туда, где остался, да подумает обо всем хорошенько — время у него будет.

— Согласен с Денисовым! — коротко высказался пятый разведчик.

Воронов испуганно глянул на Амурко и опустил глаза. Лицо таежника казалось замкнутым, отчужденным, и только лейтенант читал затаенную улыбку в линии его плотно сомкнутых губ. Бывая в тайге подолгу вдвоем, они научились понимать друг друга без слов, и сейчас глаза сержанта говорили Дагаеву: выдворять Воронова из группы не следует, и даже те, кто под горячую руку готовы это сделать, в душе надеются на благополучное для Воронова решение; они только хотят, чтобы устроенный лейтенантом урок не прошел даром. Амурко улыбнулся и просто сказал:

— Мое мнение — пусть остается.

Голоса разделились поровну, и теперь разведчики выжидающе смотрели на лейтенанта: все-таки решать приходилось ему. Но разведчики, похоже, просчитались, думая, что командир, устроив необычное голосование, отказался от своего первого слова.

— Амурко, вы все еще не накормили Воронова, поторопитесь, — спокойно сказал лейтенант и отметил, что люди облегченно вздохнули, по-своему истолковав его распоряжение.