Тайфун над пограничной заставой - [53]
— Молодцы солдаты! Хотя возле такой очаровательной больной каждый мужик сутками сидеть согласится. Правда? — доктор подмигнул Потапенко. — Но шутки в сторону. Давайте-ка посмотрим, что у вас тут получилось... Нина Николаевна, разбинтуйте.
Доктор осмотрел Тоню очень внимательно. Слушал, мерил давление и долго, Надев очки, разглядывал рану.
— Болит?.. Ну-ка, пошевели пальцами!... Молодец!.. Стопой! Тоже неплохо... Болит?
— Болит, Михал Михалыч. Очень.
— Оно и положено по закону.. Значит, так. Антибиотики и обезболивающее продолжать. Перевязки ежедневно, не жалея перекиси. Ногу держать на подушке. Через две недели будешь на этой ноге прыгать... Нина Николаевна сейчас по всем правилам обработает рану. А ты, — доктор глянул на Потапенко, — смотри и перенимай. Небось, все забыл, чему мы тебя учили?
— Так точно, товарищ подполковник медицинской службы. Забыл. Потому что практики никакой нету.
— Чтоб ее у тебя совсем не было, — буркнул доктор.
Сестра закончила обрабатывать рану, и Надежда Петровна стала потихоньку собирать на стол.
— Я, пожалуй, пойду, — сказал Потапенко. — Разрешите?
— Ступай, ступай! — легко согласился доктор. — Я улечу сегодня, а Нина Николаевна тут у вас с недельку поживет, — продолжал он. — Понаблюдает за Антониной Кирилловной. Физиологический раствор ей надо вливать, глюкозу, кровь. Кровь мы сейчас ей дадим.
Нина Николаевна, не дожидаясь, пока распорядится доктор, вынула из своего чемоданчика прибор для переливания крови и саму кровь в большой стеклянной ампуле.
— Ой, я боюсь! — прошептала Тоня. — Может, немножко позже, нога после перевязки успокоится...
— Можно чуток и повременить, — согласился Михал Михалыч.
— Тогда прошу дорогих гостей к столу, — пригласила Стародубцева. — А то, небось, проголодались... Может, пилотов позвать?
— Не надо, Надежда Петровна. Мы тут с вами сейчас кое-что разопьем, — доктор достал из портфеля пузатую бутылку коньяка с иностранной этикеткой. — А им, бедолагам, нельзя. Ни граммули!.. Пускай в столовой поедят.
— Я распорядился, там все готово, Михал Михалыч, — сказал Бочкарев.
— Ну и лады... К такой закуске, — доктор оценивающим взглядом окинул стол, — водочка больше подходит, но ничего, снизойдем и к виноградному зелью.
Михал Михалыч аппетитно, будто с мороза, потер руки и разлил по рюмкам коньяк.
— Мне, наверное, лучше воздержаться, — сказал Бочкарев. — К войскам скоро пойду.
— Ничего! Я как старший по званию разрешаю вам выпить за здоровье больной. И вам, Антонина Кирилловна, в качестве лечебного средства, — доктор встал из-за стола и поднес Тоне полную рюмку. — Ну, как говорят пижоны, поехали!
— А по выздоровлении, Антонина Кирилловна, что собираетесь предпринять? — спросил доктор, закусив ложкой икры. — Я бы вам весьма рекомендовал съездить в санаторий, например, в Сочи. На воды. Путевку мы вам достанем.
Тоня в ответ легонько пожала плечами.
Тоня повернула голову и посмотрела в глаза мужа. Они были очень серьезные, грустные и просящие.
Тоня улыбнулась. Улыбнулся в ответ и Бочкарев.
— Никуда я от вас не уеду, — сказала она тихо. — Мне и здесь хорошо. Правда, Вася?
Бочкарев незаметно вздохнул и посмотрел на нее.
— Антонине Кирилловне вообще встряхнуться надо, — сказал он. — Скучно ей тут, на нашей заставе, Михал Михалыч. Скучно и грустно. Я тоже так думаю, пускай съездит на материк, подлечится, потом дома у матери поживет до лета. А летом опять сюда... если захочет.
Бочкарев говорил с трудом, искоса поглядывая на жену, — как она отнесется к его словам.
Тоня лежала, устремив отсутствующий взгляд куда- то далеко, за стены дома. Тепло от рюмки коньяка уже распространилось по телу, немного зашумело в голове. Она вдруг вспомнила о том, как ее спасали пограничники из пещеры, затопляемой приливом, как лежал без сознания ее Вася... Проплыли перед глазами все эти несколько месяцев, которые она прожила на заставе... Последние страшные, едва не стоившие ей жизни дни, выстрелы, толчок в ногу, который она приняла за ушиб... Как ее нес на руках Константинов через пропитанную удушливыми парами долину... Бессонные Васины ночи у ее постели... Подвиг Надежды Петровны. Добровольные дежурства усталых солдат...
Бедные вы мои
Долгая дорога, в конце которой неправдоподобно резко сменился привычный пейзаж, сплошные сумерки в разгар дня, когда солнце уже не показывалось над горизонтом, наступившая затем полярная ночь, северные сияния, охватывавшие две трети неба, — все это осталось позади. За полгода службы Степан Панкратов привык к необычному распорядку дня, казавшемуся сначала противоестественным, к утренней тишине, подчеркиваемой шепотом вернувшегося со службы наряда, к своей солдатской форме с зелеными петлицами; привык засыпать в любое время суток, валиться от изнеможения на жесткую койку с подушкой, набитой слежавшимися клочками ваты, — короче, ко всем тонкостям и тяготам пограничной жизни, знакомой до этого лишь по детективным повестям.
Их застава была самой последней, самой северной на всей огромной западной границе. У каждой заставы, как положено, было два соседа — справа и слева, у них же только один — слева, справа же лежал океан, точнее Баренцево море, а еще точнее узкий и глубокий фиорд, врезавшийся в отвесные черно-серые скалы.
