Татуировка с тризубом - [8]

Украинский тризуб, делал он вывод, как раз из этих вот степей. У печенегов, говорил он, у варваров именно такие символы и были. Ну ладно, говорил он, сейчас это государственный символ, нужно уважать, но нельзя забывать и про происхождение. С флагом получше, говорил он, обводя взором по широкой степи, флаг шведский, приличный. Скандинавский, сине-желтый. Как Икея. Он, рассказывал пан Владимир, когда-то возил мебель Икеи из Польши. Приличная мебель, нечего говорить. Точно так же, как Вольво — приличная марка. Швеция — штука хорошая. Ну и украинский флаг, то же самое, делал он вывод, что и флаг Швеции. Ведь это же шведы основали Украину. Викинги, говорил. По его мнению, говорил он, это приличное происхождение. Потому-то, рассказывал он, докуривая сигарету, он все украинские символы уважает: и тризуб, и флаг. Но флаг все-таки больше.

Он докурил, погасил бычок, растоптав его на дешевой, красной плитке перед гостиницей, и мы поехали дальше.

Нет Бога в Киеве

Божечки ж ты мой, каким же огромным был этот город. Я ходил по Крещатику и представлял себе ту бедную и несчастную польскую армию, которая взяла его в 1920 году. Ведь, размышлял я, все те бедные пареньки из-под Пётркува, Белхатова, из-под Кельц, Радомя и Ченстоховы, когда увидали этот громадный городище, эти высокие дома — пускай даже если тогда они не были такими высокими, как теперь — то, все равно, должны были маршировать через него, широко раскрыв рты. И наверняка в эти широко распахнутые рты залетали мухи. Карабкающиеся на холмы каменные дома, выступающие над крышами — это и вправду должно было производить впечатление. И не только на тех, что были родом из крытых соломой сел Конгресувки[13], но и на "галилеян" из болотистой Галиции или даже обитателей кирпичных местечек из Великопольски[14]. Они прибыли сюда как триумфаторы, но вот по Крещатику, как я это себе представляю, шли робко, и не один, если бы только мог, стащил бы с головы шлем и мял бы его в ладонях, словно шапчонку.

Генерал Кутшеба так писал в своем корявом, военном стиле о взятии Киева: "Ближе всего стоявший 1-й полк шеволежеров[15] […] установив, что в Киеве не имеется гарнизона, вторгся патрулем, собранным из добровольцев, которые поехали на трамвае прямо в центр города". А вот это мне даже понравилось: шеволежеры добыли город на трамвае. После этого маршем вступили и другие. Измученные длительной кампанией, с ногами в мозолях от тяжеленных сапог и в язвах от грязных портянок. И, тут я совершенно уверен, по городу они шатались с глазами, словно куриные яйца.

А что они видели раньше? Лодзь? Варшаву? Ясну Гуру[16]? Краков, если то из Галиции был? Львов, потому что по дороге? Ну хорошо, города, как города, приличные, даже красивые — но Киев: громадный, обширный, на холмах, а Днепр внизу — словно озеро широкий.

А после того въезда на трамвае польские офицеры отправились разыскивать остатки Золотых Ворот. Тех самых, на которых Болеслав Храбрый в 1018 году во время победного киевского похода, должен был выщербить Щербец[17].

Согласно сообщению Галла Анонима[18] было это так, что люди Болеслава дивились, почему это повелитель, вступив "без сопротивления в огромный и богатый город", бессмысленно зазубривает меч о никем не защищаемые врата, а тот отвечал им "со смехом и довольно остроумно", что "так как в час этот Золотые Ворота города поддались этому мечу, так ночью поддастся сестра трусливейшего из королей, которую он отдать мне желал". Храбрый имел в виду Предславу, сестру Ярослава Мудрого, который последовательно отказывал Болеславу в руке Предславы, что, собственно, и склонило Храброго к этому походу. Тысяча километров на восток, косматые мужики, лошади и телеги, вязнущие в грязи. Храбрый во главе вооруженных, бородатых амбалов, прет через болота, леса и пустоши. "Только не соединится [Предслава] с Болеславом на ложе супружеском — остроумно ведет речь далее Храбрый (Галл всюду ведет о нем рассказ в третьем лице) — но всего лишь раз один, в качестве наложницы, чтобы отомщено было таким образом оскорбление рода нашего, русинам на оскорбление и позорище".

Так оно и случилось: Храбрый Представу, вероятнее всего, изнасиловал, а потом, в качестве наложницы, забрал с собой в Великопольшу. И снова: тысяча километров, теперь уже на запад, те же болота, леса, пустоши; Болеслав то на коне, то на телеге. Вроде как, был он толст. Могу представить, как сопя, подремывает он в седле или на телеге, как, багровый лицом, вдыхает он запахи конского навоза, и как едет через эту землю, в большинстве своем еще неназванную, сквозь эту чистую физическую карту, с только-только формирующейся накладкой политической карты. Иногда, явно от скуки, ведь сколько же можно слушать этот грубый, военно-лагерный пиздеж и нюхать пердеж, запускаемый у костра, заходит он к Предславе Я вот думаю, а разговаривал ли он с ней? О чем? Как? Понимали ли они друг друга — она обращалась к нему по- старорусски, а он к ней — по-старопольски. Насиловал ли он ее по дороге или, а кто его знает, — относился к ней с каким-то даже уважением.

Польские жолнежи, точно так же, как и Храбрый в 1018 году, добыли Киев без боя. В общем, офицеры побежали разыскивать те самые Золотые Ворота, а солдаты с изумлением осматривали громадный город. Некоторые быстро пришли в себя и, как записал в своих мемуарах тогдашний поручник Станислав Майер из Львова, быстро обнаружили милые питейные заведения, в которых весело выпивали. Не один только Майер писал, что их парад на Крещатике с восторгом приветствовался киевлянами, чей город переходил тогда из одних рук в другие словно мячик, а перед поляками в нем сидели большевики.