Тарзанариум Архимеда - [60]

Всей спиной ощущая два взгляда — один колючий, второй растерянный — и невыносимое жжение за пазухой, Володька побрел к выходу, молясь только об одном: чтобы проклятая книжка не выскользнула из-за неплотно прижатого пояса.

— Петринеску… — забубнило сзади, — сколько можно… тюрьма плачет… Грушевский… история Украины-Руси… книготорг…

Медленно и осторожно закрыв двери букинистической лавки, на тротуар, тем не менее, Володька вылетел пробкой из бутылки, словно за ним гнались все фалангисты Испании вместе взятые. С сотней итальянских фашистов вдобавок. И ошалело замер, прижав обе руки к животу. Тот у него и на самом деле как будто побаливать начал.

Ну, Иона Ионыч!.. Ну, перечница старая!.. Троцкого они читают. Врага народа, которого советская власть из страны вышвырнула. Шпиона всемирного империализма. Гадюку, пригретую на груди трудового народа. Ну, Петринеску!.. Вот пойду, доложу, куда надо!

Внезапно до Володьки дошло, что идти-то никуда и не нужно. Стоит лишь развернуться и опуститься в полутьму старенького магазинчика. Он отпустил живот, почесал затылок и снова торопливо схватился за низ футболки: книга чуть не сползла в широкую штанину.

Скажем так, доложить он всегда успеет. А, все-таки, интересно, что там пишет этот мелкобуржуазный выродок? Может, почитать? А потом как ба-а-абахнуть ответ с памфлетом! А что? Красная журналистика тоже неплохое дело. Да и доказывай сейчас, что ты не лошадь, что книжка не твоя…

Опасливо скосив напоследок глаза в сторону цокольных окон лавки, Володька двинулся по улице, постепенно набирая скорость. Только голуби в разные стороны разлетались. Идти в мастерские за фанерным чемоданчиком, который он бросил там, сойдя рано утром с поезда, не хотелось. Завтра заберет. А сейчас — домой. Матери еще не видел.

Мать хлопотала около летней печки, бренча кастрюлями и сковородками. Дымок из трубы аппетитно пах жареной картошкой. У Володьки даже слюнки потекли: с утра ничего не ел. Он замешкался возле калитки их ветхого домика, прикидывая: на какой сегодня смене работает мама Лена? Вышло — на ночной. Сырья у кожевенного завода хватало, и он работал безостановочно.

Вовка еще раз потянул воздух носом. Эх!.. Но, картошка — картошкой, а Троцкого лучше пока спрятать. И он, тихо ступая и наблюдая за тем, чтобы мать не обернулась, нырнул в дом с низенького крыльца. Зашел в свою маленькую комнатенку, заставленную книгами и макетами самолетов, присел на краешек кровати, вытянул из-за пазухи книженцию и встряхнул ее, словно опасаясь, что из нее выпадет еще что-то чертовски неприятное. В ответ книжка вздохнула страницами. Вдали послышался шум работающего автомобильного двигателя. Володька наугад открыл брошюру и мотор заглох.

«Величайшим источником бюрократизма является государственный аппарат… — бегали по строкам Вовкины глаза, и на мгновение ему представился этот самый аппарат в виде огромного штамповочного станка, стоящего у них в мастерских. — Бюрократизм есть социальное явление, как определенная система управления людьми и вещами…»

«Людьми и вещами» — это сопоставление почему-то так поразило Володьку, что он замер, придерживая книгу на коленях.

— Здравствуйте, Елена Николаевна, — раздалось на улице. — Вот, проведать вас приехали.

Володька услышал, как что-то тяжелое упало на землю. Он заметался по комнате и, засунув, в конце концов, книжку под матрас, выскочил в залу, выглядывая в открытое окно. Гостей у них отродясь не было.

Около летней печки, грубо обмазанной глиной, замерла мама Лена с широко открытыми глазами и ртом, прикрытым сразу двумя натруженными ладонями. Тазик с помидорами, которые она несла с огорода, лежал возле ее ног. Ярко-красные шары рассыпались по двору и напоминали огромные капли крови раненного великана.

Самого великана видно не было. Вместо него перед матерью стояли двое незнакомых мужчин. Один, плотный, в пенсне и в легком летнем костюме со строгим галстуком, а второй, пожиже, в военной форме. Различив петлицы НКВД, Володька испуганно шарахнулся от окна. Что, уже?! Да ведь не могли его так быстро с этим проклятым Троцким вычислить! Впрочем, начало завязавшегося разговора немного успокоило Володьку, но потом…

— Елена Николаевна, — мягко, с едва уловимым акцентом, произнес человек в пенсне, — что ж вы так пугаетесь-то? Мы ведь в гости к вам. Проездом.

Мать, наконец, оторвала руки ото рта и попыталась что-то сказать, но у нее ничего не вышло. Только какие-то булькающие звуки вырывались из горла.

— Тебя. Зовет. Марцелл. — Тихо, но с весомой расстановкой, произнес незнакомец. Энкаведист молча стоял рядом.

Мама Лена резко замолчала, вздрогнула всем телом, а потом тяжело выпрямилась и невидящим взглядом уставилась в пространство. Плотный сделал шаг вперед и помахал у нее перед глазами расставленной ладонью. Барбикен совершенно не отреагировала на этот жест. Незнакомец повернулся к энкаведисту:

— Ну, что ж, Николай Федотович, констатирую, что и у этого объекта, на мой взгляд, как и у предыдущих двух, кодировка работает нормально. Товарищ Тресилов может быть доволен. Кажется, эксперимент проходит успешно и время, которое мы просто наблюдали за ними в полевых условиях, зря не потрачено и никак не отразилось на качестве внушения.