Тарзан в Пеллюсидаре - [42]

Ветер дул снизу и уносил запах неведомого существа вверх, точно так же, впрочем, как и запах самого Тарзана. Таким образом, ни один не мог почуять другого. Прислушиваясь к звуку шагов, человек-обезьяна пришел к выводу, что впереди него скорее всего не человек, и что оба они движутся в одном направлении. Чем дальше он продвигался по тропе, тем отчетливее становился звук шагов.

Тропа сузилась. Все чаще на пути попадались трещины и сдвиги, где приходилось спускаться или подниматься на несколько футов. Встретить здесь хищного зверя лицом к лицу было бы по меньшей мере досадно. Человек-обезьяна вполне отдавал себе в этом отчет, но он сам выбрал эту тропу, и не в обычаях Владыки Джунглей было уступать дорогу, будь то зверь или человек. В любом случае он имел определенное преимущество: во-первых, он шел следом за возможным противником и мог рассчитывать на внезапность, так как тот пока даже не подозревал о существовании Тарзана, а во-вторых, человек-обезьяна при желании мог двигаться совершенно бесшумно, как ни одно другое животное в джунглях. Вот и сейчас он пробирался по горной тропе, производя не больше шума, чем тень привидения.

Любопытство заставило его увеличить скорость. Теперь шаги впереди звучали достаточно громко для чутких ушей Тарзана, и он смог, наконец, определить, что имеет дело с очень крупным животным, передвигающимся на четырех мохнатых лапах. Кроме этого он не мог пока ничего предположить — изгибы тропы по-прежнему не позволяли увидеть животное. Все дальше и дальше скользил по тропе человек-обезьяна, пока не почувствовал, что его отделяют от цели всего несколько ярдов. И в этот момент из-за ближайшего поворота раздалось громовое рычание разъяренного зверя.

Эти звуки еще сильнее разожгли любопытство Тарзана, так как по их громкости можно было судить, что издает их существо колоссальных размеров. Ему показалось, что даже скалы вокруг затряслись от этого рева. Правильно рассудив, что причиной недовольства обладателя столь впечатляющего голоса является не он сам, о кто-то другой, Тарзан поспешил преодолеть последние ярды разделяющего их расстояния. Как только он обогнул край врезающегося в тропу отвесного утеса, глазам его предстало фантастическое зрелище, заставившее его сразу же действовать.

Футах в ста впереди тропа исчезала в чернеющей дыре входа в пещеру. Рядом с пещерой замер худощавый симпатичный подросток, совсем еще мальчик, лет десяти-двенадцати на вид. А к мальчику, угрожающе рыча, приближался огромный пещерный медведь. Как только подросток заметил появившегося Тарзана, глаза его вспыхнули надеждой, но тут же погасли, едва он понял, что пришелец не принадлежит к его родному племени. Не рассчитывая на победу, он все же не струил и мужественно стоял на пути зверя, сжимая в руках каменный нож и маленькое копье.

Не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться о происшедшем. Человек-обезьяна понял это с первого же взгляда. Неожиданно вернувшийся в свое логово медведь обнаружил выходящего из пещеры мальчишку, а тот, столь же неожиданно, оказался отрезанным от путей отступления. По примитивным законам джунглей, которыми привык руководствоваться Тарзан в дни своей юности, он вовсе не был обязан выступать в роли защитника слабых и спасать мальчика, тем более с риском для собственной жизни. Но в жилах человека-обезьяны текла кровь многих поколений его предков-рыцарей, которая уже не раз толкала его на благородные поступки без оглядки на угрожающую ему самому опасность. Этот ребенок из незнакомого племени в чужом мире не мог рассчитывать на пощаду дикого зверя либо на помощь со стороны чужака. Вряд ли Тарзан когда-нибудь согласился в этом признаться, но на самом деле он был заранее обречен прийти на помощь несчастному именно по той причине, что был мужчиной и рыцарем, а нуждающийся в помощи — всего лишь маленьким мальчиком.

Можно подолгу анализировать мотивы поведения человека действия и рассуждать о его методах. Сам человек никогда не тратит времени на эти, бессмысленные с его точки зрения, поступки. Он просто действует. Именно так повел себя Тарзан. Перед ним встала проблема, и он готов был ее решать. Еще с того момента, как он впервые услышал шаги медведя, он предвидел подобную ситуацию и заранее приготовил свое оружие. Годы борьбы с дикими зверями и не менее дикими племенами приучили его держать оружие наготове.

Его травяная веревка удобно висела на сгибе локтя левой руки, пальцы той же руки сжимали копье, лук и три последние стрелы. Четвертая стрела находилась наготове в правой руке. Один взгляд на медведя-исполина убедил Тарзана, что одержать победу над этим чудовищем он сможет, только используя все свое умение, да и то, если ему будет сопутствовать удача. С его примитивным вооружением трудно было надеяться убить зверя, но человек-обезьяна и не собирался этого делать. Свою основную задачу он видел в том, чтобы отвлечь внимание медведя от подростка и дать тому возможность убежать.

С этой целью он и выпустил первую стрелу. Она глубоко вошла в спину зверя рядом с хребтом, и в тот же миг Тарзан испустил громкий боевой клич больших обезьян, чтобы привлечь к себе внимание чудовища. Услышав крик и отождествив его, видимо, с болезненно застрявшей в спине стрелой, зверь поднялся на задние лапы и с поразительной быстротой и легкостью развернулся в сторону нового врага. Владыке Джунглей никогда еще раньше не приходилось видеть выражения столь дьявольской злобы на морде хищника, появившегося, когда его маленькие сверкающие глазки заметили виновника нанесенной ему раны.