Тарутинское сражение - [57]

В ожидании прибытия Беннигсена произошла, возможно, описанная Маевским сцена. Кутузов кричал «Где этот дурак! рыжий! трус! и т. д. После многих приисканий, или приблизительных имен, Кутузов с сердцем повторял: „нет, нет“ и усиливался напасть на имя этого труса рыжего… Но когда ему сказали: „не Бенниксона-ли?“ тогда он повторил „да, да!“ А когда ему сказали: „да вот он здесь“, тогда Кутузов с ласкою и отеческой миною обнял его и, вслед затем, отдал приказание»[506].

Беннигсен в окружении находившихся при нем офицеров прибыл к Кутузову, которого, по свидетельству Евреинова, они застали «в поле, сидящего на табурете, окруженного своею свитой и многими генералами». Беннигсен словесно донес о происшествиях дня, о том, сколько было убито, сколько взято в плен, а о числе орудий и захваченных экипажах обещал представить на другой день рапорт[507]. Иная картина встречи главнокомандующего с Беннигсеном предстает в записках Левенштерна: «Кутузов сошел с лошади; подъехавший в это время атаман Платов приказал разостлать ковер, на котором фельдмаршал лег рядом с ним. В этот момент появился генерал Беннигсен с трофеями, взятыми в этот день; за ним ехал казачий полковник Сысоев, взявший знамя 1-го кирасирского полка. Фельдмаршал встал, пошел к нему навстречу и сказал: „Генерал, вы одержали славную победу; я должен благодарить вас, но наградит вас его величество“. Генерал Беннигсен, возмущенный медлительностью и нерешительностью фельдмаршала, которая помешала успеху этой блестящей победы, холодно поклонился ему и просил позволения удалиться из армии на несколько дней для того, чтобы полечиться от полученной им сильной контузии. Он отъехал, не сойдя с лошади, и не сообщил никаких подробностей о событиях этого дня»[508].

После разговора с Кутузовым Беннигсен со своим окружением отправился в Леташевку, куда прибыл в 4 часа[509]. Евреинов вспоминает, что все были «чрезвычайно усталые, потому что не сходили целые сутки с лошадей»[510]. «Никогда, — писал в своем дневнике Дурново, — я не был так счастлив, как после выигранной битвы. Первый раз в жизни я находился в таком состоянии. Огромный бокал королевского пунша помог восстановить мои силы»[511].

После отъезда Беннигсена Кутузов оставался некоторое время на месте, где он перекусил и затем отправился в Леташевку[512]. Мимо гвардейских полков главнокомандующий проехал, когда «уже день клонился к своему окончанию»[513]. «С места сражения, — вспоминал Ермолов, — верхом у колеса дрожек фельдмаршала сопровождал я его до лагеря, и из слов его легко мог понять, в каком смысле готовился он сделать донесение государю». По свидетельству начальника штаба 1-й армии, главнокомандующий говорил: «„Какой дал Бог славный нам день! Неприятель потерял ужасно. Взято много пушек, и, говорят, по лесам разбросано их много, а пленных — толпами их гонят! Надобно собрать точные сведения“. Пушек всех и пленных я не видел. Неприятель не был тесним в отступлении и не был в положении бросать пушки. Выслушавши рассказ, я не обманусь, заключая, что донесение будет не без украшений»[514].

Армия постепенно возвращалась в Тарутинский лагерь. Так, после проезда Кутузова в Леташевку, в четвертом часу оставил свою позицию 5-й пехотный корпус. «Мы, — вспоминает Симанский, — ворочались назад с песнями. Экспедиция сия была для нас весела, ибо отдыхая несколько времени на долговременных биваках, мы пошли за славой, желали ее иметь и наконец победа была наша… Биваки наши были уже готовы и мы приходили на готовое. День уже склонялся, когда мы переправились через реку Нару; подходя к бивакам, мы слышали играющую музыку и огни разложенные — пришли на отдых»[515]. Примерно тогда же, вероятно, отправились к Тарутину и другие войска, находившиеся на левом берегу Чернишни. О движении 6-го корпуса Митаревский вспоминал: «Почти смеркалось, когда приказано было идти в лагерь». Заблудившись на обратном пути в лесу, он с артиллерией прибыл к Тарутино «очень поздно»[516]. Следовательно, возращение войск левого фланга и центра началось около 4 часов, и только к ночи они смогли достичь своих биваков.

На позиции у Винькова, под командованием Милорадовича, были оставлены 2-й, 4-й пехотные и 2-й, 3-й, 4-й кавалерийские корпуса. На аванпостах расположились казачьи полки. Вероятно, 1-й кавалерийский корпус был возвращен в лагерь, а 3-й пехотный корпус оставлен на позиции за деревней Дмитровской[517]. «Мы, — вспоминал Радожицкий, — почитали себя победителями и радовались, что уже ночуем на отнятой земле. Каждый из нас с большим любопытством рассматривал все предметы, брошенные неприятелями; удостоверяв, что они точно ели лошадей, мы не могли надивиться их терпению и преданности Наполеону»[518].

18 октября Кутузов отдал приказ по армии за № 42, в котором писал: «Завтрашнего числа во всех полках на случай одержанной над неприятелем победы быть благодарственному молебствию в 12 часов по полуночи; между 1-й и 2-й линиями в одно время, принимая начало с правого фланга, куда вынести и Смоленскую Божию Матерь»[519]. 19 октября, вероятно, после молебствия, войска простились с телом Багговута. «Прах его, — вспоминал офицер 11-й артиллерийской бригады Мешетич, — был почтен, в гробе лежащий, церемониальным маршем и проходом в трауре всех войск, участвовавших в оном сражении»