– А ты не плачь.
– Не плачу я, не плачу, Васенька, – успокаивала она сына, усиленно сморкаясь в мокрый от слез платок.
Проходила минута, и снова глаза наполнялись влагой. Васька понимал, что мать плачет от «женской жалости», и ему было досадно. Вместо того чтобы гордиться и хвалить, как другие, она только и делает, что глаза вытирает. Слезам матери Вася не придавал большого значения, но все же они действовали и сильно испортили настроение.
Закрыв глаза, он ярко представил, как спускалась она по лестнице госпиталя, как вышла на улицу, как бредет домой с понурой головой и часто вытирает глаза. А дома холодно. Летом он вынул из окон фанерки, заменявшие стекла, и совсем недавно вставил их обратно. Вставил наспех, кое-как. Фанерки сидят неплотно, из окон дует, и некому укрепить их…
Миша со Степой были уверены, что, как бы ни был изуродован Васька, они его узнают. Какие могут быть сомнения! Столько лет дружили крепкой мальчишеской дружбой – и не узнать! По указанию сиделки бодро направились они к кровати, на которой лежал Василий Кожух. Шли молодцевато, растягивая рты в улыбки, чтобы всем своим видом показать, что они уверены в скором выздоровлении, что ничего страшного не случилось. Шагах в пяти остановились. На кровати действительно кто-то лежал, но был ли это Васька – неизвестно. Две дырки для глаз, узкая щель вместо рта. Все остальное забинтовано, и даже нос можно было угадывать только по выпуклости.
В полном замешательстве стояли друзья, не зная, что делать. Подошла сиделка – невысокая, полная, совершенно седая женщина с добрыми глазами.
– Ну что ж вы, мальчики?
– А с ним разговаривать можно? – тихо спросил Миша. Он видел, что Васька лежит с закрытыми глазами, и боялся его разбудить.
– Разговаривать? А почему же нет? Подойдите, садитесь и разговаривайте. Только не очень много. И не касайтесь его. Шевелиться он не может.
Приблизившись, Миша увидел в дырках два блестящих, искрящихся радостью глаза.
– Вась! Это мы, вот видишь, я и Степка, пришли навестить, – взволнованно сообщил он.
В узкой щелке зашевелились губы, и вдруг раздался знакомый голос:
– Здорово, ребята. Спасибо, что пришли.
– Ну вот еще… Что значит спасибо! – обиделся Степа. – Я бы каждый день ходил, да не пускают.
Выжимая друг друга, устроились на узкой табуретке, где недавно сидела мать Кожуха. Некоторое время молча смотрели на раненого. Замешательство постепенно проходило. Васькины живые, с веселым огоньком глаза ощупывали их, и казалось, что он притворяется. Пройдет минута-другая, и он со смехом сдернет белую маску, вскочит с кровати и хлопнет их по спине…
– Как они тебя окуклили! Вдоль и поперек, – заметил с улыбкой Миша.
– А ты знаешь, какой у меня процент ожога? Трех процентов не хватило до критического. Хоронили бы с музыкой, – с заметной гордостью проговорил Вася. – И глубокие есть… на руках прямо до кости.
– Ладно, не хвастай. Мы знаем, – сказал Степа.
– Ты молодец! – похвалил Миша. – Поправляйся скорей. У меня дело будет.
– А какое?
– Дядя Ваня… – многозначительно сказал Миша и при этом огляделся по сторонам.
«Дядя Ваня»… В этих двух словах было заключено так много смысла и они были насыщены такой героической романтикой, что Васька невольно сделал движение. Мгновенно сильная боль отразилась в глазах, а сквозь стиснутые зубы вырвался глухой стон.
– Ты что? Ты не очень, Вася, – с тревогой сказал Миша. – Лежи спокойненько.
– Больно, Вася? – спросил Степа.
– А ты думаешь, нет? – с раздражением прошептал раненый. – Попробуй сам заживо гореть, тогда узнаешь…
Скоро боль утихла, и Вася снова заговорил спокойно. Он заметил под халатом на Степе галстук.
– А ты чего «гаврилку» нацепил, Степа?
– Он теперь у нас зафрантил. Новый костюм купил и ходит по улице без пальто. Задается.
– Ничего я не задаюсь, – обиделся Степа.
– А зачем без пальто ходишь? Холодно же…
– Пальто в починке; а далеко ли до магазина сбегать, – оправдывался Степа.
– Ладно. Мы не маленькие, – не унимался Миша. – Нас не проведешь. Я тебе скажу, Вася, в чем дело. В магазине… знаешь, в «красных кирпичиках», девочка есть, ученицей поступила… Понимаешь? Вот он для нее и вырядился.
– Ну и врет, ну и врет! – сильно покраснев, запротестовал Степа. – Не слушай его, Вася. Это он нарочно выдумывает.
– А чего ты покраснел? – спросил Вася.
– Что?
– Покраснел почему?
– Разве покраснел? У вас тут жарко. Халаты, что ли, греют, – небрежно сказал Степан и, поправив халат, повел плечами, словно на нем была тяжелая шуба.
Смущение Степы говорило само за себя. Над ним часто подшучивали и раньше, но всегда он был спокоен. И вдруг смутился. Значит, Мишина шутка попала в цель.
Под перекрестным огнем насмешливых взглядов Степа смущался все больше и всячески старался показать, что шутка ничуть его не обидела. Он стал внимательно разглядывать потолок, стены, соседние кровати. Чтобы не видеть комичных усилий друга и не расхохотаться, Васе пришлось закрыть глаза. Миша тотчас же толкнул локтем в бок Степу и, кивнув на раненого, встал.
– Довольно болтать, – тихо сказал он. – Нянечка не велела много… В другой раз поговорим. Ты поправляйся, Вася, мы пойдем.
