Таран - [21]

Странно, но именно сейчас, когда вроде бы все немного устаканилось, Таран ощутил какое-то смутное беспокойство. Он даже толком не мог разобраться, откуда эта тревога проистекала. Конечно, по-прежнему оставалась угроза, что милиция до них доберется. Но неужели менты и впрямь такие плохие, что не поймут, по какой причине этот режиссер с погорелого театра получил по роже? Да он сам первый откажется писать заявление и будет все спускать на тормозах! Не захочет же сидеть за изнасилование! Очухается, заползет в квартиру и будет примочки ставить. А менты приедут, поглядят, увидят кровищу, может быть, опросят жильцов по квартирам. Кто вызывал, скажет, что слышал шум — видеть-то никто ни шиша не видел! Даже если в «глазок» кто-нибудь подсматривал, все равно ни Тарана, ни Даши опознать не сможет — темень же была чертова! А сам этот хрен с горы, «человек искусства», еще и врать будет, что его никто не бил. Скажет, будто сам по себе оступился на лестнице. Ну и плевать ментам на него! Можно подумать, им в охотку лишнее дело на себя вешать. Трупа нет — и ладно.

Все это Таран довольно четко про себя продумал и взвесил. Но беспокойство все равно сидело. Нет, не возможный приход ментов его беспокоил, а что-то другое.

И очень скоро он понял: тревожное ощущение у него вызывает поведение Даши.

Тарана мучили бесплодные размышления на тему всяческих неувязок в объяснениях Даши, и он стал вспоминать, как она вела себя до ТОГО. Неприятно было об этом думать, но не думать он не мог.

Если этот Крылов или как его там, допустим, изнасиловал Дашу где-то около семи, то есть примерно в то время, когда она должна была прийти в скверик, то, выходит, она больше полутора часов просидела в этом детском теремке, потому что Юрка встретился с ней уже в 20.40, не раньше. Ладно, допустим, переживала, не хотела бежать в милицию жаловаться, потому что стыдно было. К Юрке на сквер не пошла опять же, потому что стыдно — это понятно. Но могла бы, например, часок посидев, домой вернуться. Родителей дома нет, привела бы себя в порядок по-тихому. И он, Таран, до сих пор ничего не знал бы. Ну, или рассказала бы потом, задним числом, уже после загса когда-нибудь, тем более что жениться прикидывали только после Юркиной армии, через два года.

Опять же она ведь не могла знать, что Юрка мимо этого теремка пойдет. И специально его высматривать через малюсенькое окошечко фанерного домика, по идее, не могла. Сидела ведь там, скукожившись, ревела. Если б все время сидела так, как тогда, когда он влез в теремок, ни фига бы его не заметила…

Ну, допустим, увидела случайно. А почему окликнула? Ведь стыдилась же! Если стыдно было, так надо было, наоборот, спрятаться. Ведь была же у нее возможность все утаить! Придумала бы какое-нибудь объяснение своей неявке на свидание поскромнее — и все. Конечно, могла тоска замучить, захотелось в жилетку поплакать. Но ведь она же знала, как он к ней относится! Неужели не соображала, как ему будет больно знать? Опять же не могла ведь, наверное, не понимать, что у них вообще отношения могут закончиться. Конечно, Юрка не сволочь, но ведь всякое могло быть. Он еще и сейчас не знает, как теперь с Дашей общаться…

Но и эти неувязки в Дашином поведении были не самыми странными.

Самым странным было резкое изменение настроения и то, как она себя там, около 37-й квартиры, вела. Это была совсем не та девушка, которую он три года знал! Он за эти три года от нее ни одного ругательства не слышал! Даже черта ни разу не помянула, кажется. А тут вдруг мат прорезался. Ладно, допустим, ее ярость обуяла. Но ведь Юрка прекрасно знал, что от людей, которые не привыкли к матерной ругани, даже в припадке гнева таких слов, как «пидор» и «блядский выродок», не услышишь. Даже если они специально заставляют себя матюгаться, чтоб «от народа не отличаться», как, например, Пыня с ихнего двора, то очень стесняются. А Даша крыла так, будто всю жизнь по дворам тусовалась со шпаной. Небось даже Надька Веретенникова, при своем рыночно-базарном воспитании, поскромнее ругалась бы. А уж то, как Даша пинала обидчика ногами, и вовсе никак не вязалось с тем ее образом, который сложился в Юркиной душе за эти три года. Нет, он мог, конечно, поверить, что такая девушка жаждет мести за поруганную честь. Но, по идее, после того, как Таран сшиб мужика и стал его молотить, она должна была испугаться. И стоять в сторонке, охая и ахая, а не надевать туфли и топтать этого Крылова острыми каблуками с медными подковками. Кстати, пинала и топтала она так, будто не один десяток драк по жизни прошла. Так только самые отвязанные «метелки» дерутся, у которых ВТК за плечами, да и то когда нажрутся. Наконец, по идее, когда этот козел сознание потерял, она должна была Тарана от него оттаскивать, а не он ее. Нет же, надо было еще каблуком добавить! Во озверела-то!

Да и то, что происходило здесь, у нее дома, выглядело как-то не так. Будто ничего «такого» и не случилось. Если и волновалась, то только насчет ментов, хотя ей-то уж точно любой суд простил бы побои, нанесенные в состоянии аффекта — про то, что это смягчает вину, Юрка от бывалых людей слышал.