Таня Гроттер и Болтливый сфинкс - [64]

Таня послушалась. Немалую часть будки занимал стол с телефоном, расписанием движения по линии и толстой тетрадью большого формата. Между столом и стеной стояли две лопаты – одна штыковая, другая для уборки снега. Тут же помещались газовая плита с баллоном и посудный шкаф. К шкафу одним концом была прикручена проволока, на которой висела белая штора в цветочек.

Дежурная отодвинула ее сердитым рывком. Сразу за шторой Таня увидела кровать. Бейбарсов лежал, до подбородка укрытый одеялом. Лицо у него было зеленое, худое, глаза запавшие.

Когда Таня появилась, Глеб с заметным усилием привстал и облокотился о спинку.

– Вы уже знакомы? Это Галина Николаевна, а это Таня, – сказал Бейбарсов.

Он был отрешенный. Казалось, Глеб смотрит не на Таню, а в себя. Именно поэтому Таня не испытала того движения сердца к нему, которого смутно боялась и одновременно ждала.

Дежурная что-то пробурчала и вышла, задернув за собой штору. В следующую минуту Таня обнаружила, что Галина Николаевна все делает с шумом. С грохотом ставит сковороду на плиту, с грохотом передвигает стулья. Даже с кошкой она не могла разговаривать спокойно и орала на нее, подталкивая валенком к миске. Кошка, сытая до ожирения, не обижалась. Заметно было, что к крику она давно привыкла.

– Она такая всегда? – спросила Таня.

– Всегда, как я сумел понять, – улыбаясь углом рта, сказал Глеб. – Это у нее внутренняя компенсация за доброту. Вроде как она сама себя стыдится. «Вы все думаете, что я хорошая? А вот я сейчас как вас разочарую!»

Таня молчала, внимательно глядя на него. Она представляла себе их встречу совсем не так, не в будке у железной дороги, когда рядом через занавеску швыряют на плиту сковородки и грохочут поезда.

– Привет! А я это… получила твое письмо, – сказала она, чтобы что-то сказать.

Для Глеба это не стало новостью.

– Я знаю. Я почувствовал мгновение, когда в мыши шевельнулась тень жизни.

– Ты здесь давно?

– Нет.

– И надолго? Пока не выздоровеешь?

– Пока не выздоровею, – подтвердил Глеб со странной усмешкой.

Выглядел он скверно. Губы были воспаленные, а кожа на лице натянулась настолько, что явственно выделялись контуры черепа, особенно отчетливые на скулах.

Смятение Тани не укрылось от Глеба.

– Лучше поговорим о чем-нибудь другом, – предложил он.

– О чем?

– Сложно поверить, что за сутки можно многое передумать, но страдание иногда ускоряет мыслительные процессы. Теперь я совершенно точно вижу, что когда человек не может затормозить себя сам, жизнь помогает ему, заботливо выращивая на пути у него столб. Так что лучше все же иметь тормоза внутри. Говорю тебе это на практике.

– На практике? – не поняла Таня.

– Хочешь взглянуть на мою практику? Пожалуйста!

Бейбарсов рывком сдернул одеяло. Таня увидела, что правая нога у него распухла до невероятных размеров, а ступня имеет сине-фиолетовый оттенок. От ноги шел тяжелый запах. Казалось, изнутри она плавится на медленном огне.

Глеб разглядывал свою ногу с отрешенной созерцательностью.

– Хороша, не правда ли? – сказал он. – С утра она была несколько меньше, и фиолетовый оттенок не так заметен. Жаль, что не зеленая. Тогда можно было бы представлять, что это новогодняя елка. Нарисовать на ней краской какие-нибудь шарики…

– Что у тебя с ногой? – оборвала его Таня.

– Бытовая травма. Мы дрались на дуэли с Ванькой, – сказал Глеб со слабой улыбкой.

– Так это тебя Ванька?

– Говорю тебе, бытовая травма. Я поранился обломком первой косы Аиды Плаховны Мамзелькиной, если тебе что-то говорит это имя. Первая коса была у нее костяная. Сам не пойму, почему я не умер мгновенно. По идее, со мной должно было произойти то же, что и с упырями.

Таня никак не могла оторвать взгляд от его страшной ноги. Ей не верилось, что это раздувшееся бревно может принадлежать Глебу. Мысль не укладывалась в ее сознании ни вдоль, ни поперек.

Очнувшись от созерцания, Таня метнулась к нему.

– И что, ничего нельзя сделать?

Глеб покачал головой.

– Может, в больницу? Или к Ягге?

Бейбарсов усмехнулся.

– Я сам больница, и как больница говорю тебе, что медицина тут бессильна, – сказал он.

– И что теперь будет? Ты умрешь? – спросила Таня, не успев в полной мере осознать смысл этого жуткого слова.

Точнее, она осознала его только тогда, когда на лице Глеба появилась скривленная улыбка.

– Ты действительно хочешь знать?

– Да.

– Тогда давай вернемся к дню, когда мы с тобой виделись в последний раз на драконбольном поле. Ты помнишь его?

«Будто сейчас», – хотела сказать Таня, но ограничилась еще одним нейтральным «да».

– В тот день я упивался своим благородством и тем, как я вопиюще несчастен. Тогда я считал, что победил Тантала и покорил его зеркало. Милый такой самонадеянный мальчик, ухлопавший самого сильного из некогда живших некромагов! О том, что быстрые победы всегда лукавы, я как-то не подумал.

– И что?..

– Не прошло и двух дней, как ночью мое сердце остановилось. Это случилось довольно неожиданно. Толчок, чернота, и душа катапультируется из подбитого истребителя. Я попытался вякнуть, что некромаг не может умереть, не передав дара, но оказалось, что это все большая лабуда. Очень даже запросто, оказывается, может. Едва я катапультировался, как обнаружил, что меня вообще-то уже ждут, причем, как это ни печально, совсем не златокрылая стража.