Танковый десант - [56]

В выжидательном районе занятия не проводились, нам было предоставлено время для отдыха. В основном мы спали, многие офицеры «резались» в карты, в простое «очко». Мне в карты все время не везло, и я с тех пор на деньги не играю. Мы соблюдали маскировку, с нас строго за это спрашивали, и солдаты поэтому не болтались по мелколесью. Было тихо. В ночь с 15 на 16 апреля батальон из выжидательного района (в 3–5 км от переднего края) выдвинулся в исходное положение, всего в 1–1,5 км от противника. Танки уже были распределены повзводно, и мы ждали начала наступления.

Об этой операции – окружении и особенно взятии Берлина – написано много и в художественной литературе, и в мемуарной. Я же постараюсь описать бои глазами младшего офицера, командира взвода и роты, непосредственного участника боев танкового десанта совместно с танками нашего танкового полка или 56-го танкового полка нашего корпуса. Я шел с бойцами в атаку, и я знал, чего нам стоило выбить противника из его позиций.

БЕРЛИНСКО-ПРАЖСКАЯ ОПЕРАЦИЯ

Рано утром 16 апреля 1945 года началась артиллерийская подготовка. Вслед за ней мощные удары по обороне противника нанесла бомбардировочная и штурмовая авиация. После прорыва стрелковыми частями обороны противника наступил черед нашей танковой армии вступать в бой. Танки бригады с десантом уже вытянулись в колонну на дороге, проходящей по опушке рощи. Почему-то стояла стойкая тишина, противника не было видно, и это несколько пугало. В первое время после паузы между боями всегда тяжело втягиваться в боевую обстановку, тем более что многие бойцы были еще необстрелянные и чувствовали себя неуверенно. Вот и получилась «петрушка»: когда по команде командира батальона мы стали размещаться на танках, немцы открыли по нам артиллерийский огонь. Произошло это уж очень неожиданно, налет был короткий, но плотный, «смачный». Нас всех как ветром сдуло с танков, и весь батальон бегом устремился от танков в глубь рощи. Но, отбежав метров сто, мы остановились и быстро привели себя в чувство, тем более что налет прекратился. Мы бегом возвратились к танкам, и опять наступила тишина. Потерь в роте не было, за исключением ранения в голову командира нашей роты старшего лейтенанта Григория Вьюнова. Его быстро отправили в госпиталь, и больше я с ним никогда не встречался и ничего о нем не слышал. Командир батальона приказал мне принять роту. Мы быстро разобрались, получили матюков, успокоились, и поступил приказ не покидать танки. Через некоторое время наша колонна устремилась вперед, на запад. Я снова остался в роте единственным офицером – Шакуло опять был ранен и болтался в хозвзводе батальона, Гущенков тоже, кажется, был в госпитале, Григорий Михеев – с поврежденными танками. Но с назначением мне опять не повезло, через несколько дней возвратился из госпиталя старший лейтенант Николай Чернышов, он влетел ко мне в укрытие во время скоротечного боя за какой-то населенный пункт и сказал, что решением командира батальона назначен командиром роты.

Наступление велось в трудных условиях лесистой местности, изобиловавшей речками, каналами и заболоченными участками. Приходилось двигаться только по дорогам, что сковывало маневр. Противник яростно сопротивлялся, часто пули как горох отскакивали от бортов наших танков. Танк покинуть было нельзя, и мы только чудом не несли потери. Вражеская авиация наносила по колонне, по батальону удары, особенно яростно действуя, когда не было наших истребителей. Я уже писал, что нас они почти никогда не прикрывали.

Дороги были заминированы, перекрыты баррикадами, завалами, особенно в населенных пунктах и перед ними, а также в проездах под железнодорожными и шоссейными мостами, где имелась высокая насыпь. Против танков применялись фаустпатроны. Бои шли непрерывно днем и ночью, а это нас всех изматывало.

Немцы боялись нас, русских воинов. Иногда в домах оставалась на столах недоеденная горячая пища, в скотных дворах находился брошенный скот. Встречались случаи, когда вся семья – два или три человека – кончала жизнь самоубийством, вешались, боясь возмездия русских. Населенные пункты почти все обезлюдели, некоторые из них мы проходили без боя, немцы их быстро оставляли, бросая подготовленные к обороне позиции, но иногда оставляли фаустников для борьбы с нашими танками. К оставленной на столах пище я запретил прикасаться, боясь, что она может быть отравлена. По возможности мы сами готовили на коротких привалах – еды хватало в немецких подворьях – или ели консервированые продукты домашнего приготовления – в подвалах домов можно было многое найти из еды. В общем, не бедствовали, голодными не были. С осторожностью пили вино, водку, спирт, для «хохмы» просили испробовать сначала Александра Гущенкова, и если он не отравлялся, то и мы прикладывались. Мой ординарец Андрей Дрозд во фляжке всегда носил спиртное, вместо воды – как я ему ни запрещал, все было без толку. Мы с Петром Шакуло не увлекались спиртным, да и вообще редко кто пил беспробудно в батальоне, но были и большие любители этого – Александр Гущенков, Юрий Григорьев и Григорий Штоколов.