Танго втроём. Жизнь наизнанку - [2]

* * *

— Зачем тебе это было нужно? Теперь это сарафанное радио, Тамара Борисовна, станет трезвонить на каждом углу и выдумывать, чего было и чего не было. — Заправив под платок выбившуюся чёлку, Марина торопливо натянула на руку толстую вязаную варежку. — Ей только дай волю, уж она, будь уверена, своего шанса не упустит.

— Мне всё равно, пусть говорит что хочет. На чужой роток не набросишь платок. — Марья переложила портфель с тетрадями в другую руку и потёрла рукавицей замёрзшие щёки.

— Как это может быть «всё равно», если тебя с головы до ног в грязи вываляли? — Прислушиваясь к скрипу жёсткого, утрамбованного снега под подошвами валенок, Марина подняла воротник и, уткнув нос в тёплую цигейку, зябко передёрнула плечами. — Если бы на меня такую напраслину возвели, уж будь уверена, я бы молчать не стала!

— И что же я, по-твоему, должна была ей сказать, если её слова от точки до точки — правда?

— Да ты что? — Не веря собственным ушам, Марина остановилась на месте, как вкопанная. — Не может этого быть!

— Может, может! — Марья, не замедляя шага, ухватила подругу за рукав и потянула за собой. — Не останавливайся, Маринка, а то мы с тобой сейчас запросто превратимся в сосульки. Чувствуешь, какая к вечеру холодина заворачивает?

На дворе, действительно, несмотря на середину марта, было очень холодно. Носясь из одного конца улицы в другой, студеный ветер изо всех сил дёргал провисшие верёвки проводов, и высоченные деревянные столбы, поскрипывая, издавали жалобное гудение. Крохотные приземистые домики поблёскивали ледяными пластинками окошек, переплетёнными частой сеткой потемневших от времени рам. Натягивая на себя тонкие толевые одеяла крыш, домишки ёжились от пронизывающего ветра, и печной дым, стелясь по самой бровке, вытягивался в одну длинную узкую полосу.

До дома, где располагалась служебная квартира Марьи, было подать рукой, но ветер был настолько сильным, что уже через несколько минут, онемев, щёки перестали чувствовать холод. Поднимая с земли жёсткие заледеневшие крупицы лежалого снега, ветер с силой швырял их в лицо, и, хлестнув по глазам обжигающей волной холода, тут же уносился прочь. Марина, послушавшись подруги, сильнее прижала воротник к лицу и, прибавив шагу, поспешила за Марьей. Конечно, только что услышанная новость была не просто потрясающей, она была сногсшибательной, но разговаривать за чашкой горячего чая, что ни говори, намного приятнее, чем на пробирающем ветру посреди пустынной улицы, в этом Марья, несомненно, права.

— Ты пока пальто не снимай, прогреется немножко, тогда разденемся. — Поднеся спичку к открытой дверке буржуйки, Марья подожгла скомканный газетный лист сразу с нескольких сторон, и огненные язычки, взметнувшись кверху, перебросились на тонкие щепки. Потом она подошла к выключателю и несколько раз щёлкнула чёрным рычажком, но её попытки успехом не увенчались. — Чёрт знает что такое: как ветер — так сиди без света. Наверное, опять где-нибудь провода оборвало.

— Наверное. — Пододвинувшись к самой печке, Марина вытянула руки вперёд и потёрла одну ладонь о другую, согревая замёрзшие пальцы. — Света нет, тетрадок — уйма, как хочешь, так и проверяй. Маш, а можно я сегодня у тебя останусь? На улице такое творится — нос неохота высовывать.

— Вот здорово! Конечно, оставайся, места хватит. — Марья взяла алюминиевый чайник за высокую ручку, встряхнула его и, убедившись, что он почти полный, поставила на керогаз. — Мы сейчас с тобой ужин состряпаем, потом чайку погоняем, заодно и поговорим. — Встав на табурет, Маша распахнула форточку и вытянула за верёвку авоську с продуктами, висящую между двойными рамами. — Жалко только, что света нет, у меня «Литературка» двухнедельной давности, могли бы почитать. А ещё сегодня «Кавказскую пленницу» грозились в кинотеатре показать…

— Какое ж теперь кино, когда во всём городе свет отключили? — Деловито развернув на столе старую газету, Марина достала из авоськи свёрток с селёдкой и, мастерски подцепив чешую, одним движением очистила рыбину от головы до хвоста. — У тебя какая-нибудь свободная тарелка есть?

— Есть. — Маша открыла дверку буфета и достала тарелку с тонким синим ободком. — Ловко у тебя это выходит, мне так ни за что не сделать.

— Я же в Мурманске с рождения, а у нас здесь рыба — это всё. — Помогая себе ножом, Марина стала выкладывать куски сельди на тарелку. — Маш, я никогда не спрашивала, мне просто в голову не приходило, а сегодня, после слов Грязновой, я подумала: а правда, у тебя же красный диплом, тогда почему ты оказалась у нас в Мурманске?

— А что, с красными дипломами сюда не пускают? — Сняв с керогаза закипевший чайник, Марья поставила на его место пустую сковороду и, бросив на неё кусок масла, положила варёный картофель. — Ты, конечно, ждёшь трогательной романтической истории о том, как я, бросив всё, очертя голову кинулась вслед за любимым на край земли? Да?

— Ну… не знаю… — Марина, неловко пожав плечами, с удивлением прислушалась к иронии, неожиданно прозвучавшей в голосе Марьи.

— На самом деле всё было совсем по-другому. — Разломав ложкой варёные картофелины на несколько частей, Марья убавила газ до минимума и накрыла сковороду крышкой. — На Кольский меня отправили совершенно случайно, насколько я понимаю, из-за личной неприязни нашего декана. Естественно, я могла бы упереться, но на тот момент Кирилл уже три месяца служил на одной из морских баз Мурманска, и, к немалому разочарованию деканши, жаждавшей моих горючих слёз, я согласилась.