Танго в стране карнавала - [2]

Меня никто не провожал, когда холодным августовским утром 2003 года я вылетала в Рио из лондонского аэропорта Хитроу. Подруги не захотели пропустить распродажи конца лета, а жена брата была записана к парикмахеру. Даже бразильской чете, проходившей передо мной регистрацию на рейс, и то помахал на прощание водитель такси. А я так и стояла одна как перст.

Родные и друзья перестали провожать меня в аэропорт, когда мне было лет двадцать, после того, как я в третий раз отправилась за море искать себя. Не то чтобы я ставила им это в вину. Сейчас-то я понимаю: людям, мягко говоря, немного неуютно, когда кто-то постоянно отправляется на поиски себя — они не знают, что сказать. В аэропорту всегда возникает чувство, что на прощание нужно произнести что-то значительное, а мои друзья давно уже исчерпали все свои запасы. Лучшая моя подруга, Стефани, всегда принималась плакать, объясняя, что это она на тот случай, если я не вернусь назад, но волновалась она напрасно, я всегда доводила дело до конца. Я ведь путешественница, а не цыганка. К тому времени как я собралась в Южную Америку, мои заморские вылазки поражали всех не больше, чем поездка на уик-энд в Голубые горы.[4] «А, так ты в Конго? Ну, что ж, дорогая, не скучай там. До скорого».

В тот вечер в аэропорте Хитроу я прикупила роман Жоржи Амаду «Дона Флор и два ее мужа» — единственную книгу бразильского писателя, какая нашлась в книжной лавке «Уотерстоунс» Терминала 4. На задней обложке было сказано, что действие происходит в северобразильском городе Сальвадор, третьем пункте моего трехмесячного путешествия, которое я планировала совершить: от Рио-де-Жанейро на восточном побережье Южной Америки до Сантьяго на западе. Классический маршрут-треугольник — «большой гамбургер», как назвала его одна наша популярная турфирма, обслуживающая студентов, — с востока на север, потом на запад и обратно. И все эти знаменитые названия: Рио, Сальвадор, Амазонка, Анды, Мачу-Пикчу, Буэнос-Айрес, возможно, даже Гавана. Кто его знает? Настоящий замусориватель паспорта, а не маршрут. Конечно, в голове роились смутные и бессвязные картины — трущобы, зажигательные латиноамериканские танцоры, глухие деревушки, духи вуду, — навеянные Исабель Альенде,[5] Габриэлем Гарсиа Маркесом, «Клубом „Буэна Виста“»[6] и «Городом Бога»,[7] но, по сути, меня просто тянуло отправиться в путь.

Самолет в тот вечер вылетел поздно, стюардессы «Иберии» уже позевывали, а под нами мигали туманные огни Лондона. Я возблагодарила Иисуса, Будду и Аллаха за то, что не посадили рядом со мной какого-нибудь болтуна, и уснула, дочитав до того места, когда Гуляка, симпатичный герой Амаду, начал колотить свою женушку.

Когда мы приземлились, зайдя на посадку с юга, дело шло к вечеру. Внизу виднелась белая полоса прибоя, отсекающая буйную зелень лесов от сверкающей синевы Атлантического океана. Пассажиры, сидевшие в проходе, отчаянно тянули шеи, пытаясь разглядеть разбросанный по берегу город. Белоснежные, похожие на кристаллы кварца, вырастали многоэтажные дома, зажатые между черно-полосатыми гранитными скалами с острыми вершинами, поросшими лесами mata Atlantica.[8] Более мягких очертаний склоны сплошь покрывала ржавчина хибар и хижин — трущобы въелись в них намертво, будто ракушки в днище корабля. Город был окружен водой, залив Гуанабара охватывал его со всех сторон. Картина напоминала Стамбул, Афины, а может, даже саму Атлантиду: древний белый город в синих водах Атлантики.

Из иллюминатора я увидела исполинскую статую Христа; раскинув руки, Христос парил над городом, окрашенный вечерней зарей. Уменьшенные картинки с рекламных буклетов и открыток, которые приходили на мою электронную почту — Сахарная голова, Копакабана и Христос, — теперь исчезли, скрылись за бесконечной цепью туманно-синих гор, растянувшихся вокруг города.

— Спящий великан, — прошептала из-за моего плеча пожилая женщина. — Так говорят индейцы.

Спящий великан… Он лениво дремал, раскинувшись в призрачной лагуне, Сахарная голова была всего-то его локтем, Корковадо — коленом согнутой ноги. За четыре года в Рио мне так и не удалось подыскать лучшего сравнения. Только индейцы, 60 тысяч лет прожившие в этом отдаленном уголке Земли, сумели, кажется, верно определить, что перед ними. Все прочие потуги описать или запечатлеть это место походили на скромные открыточки — жалкие, наспех изготовленные поделки, брошенные во время отступления; необузданный город обескуражил фотографов, привел в замешательство акул пера и отшвырнул живописцев назад к их натюрмортам и портретам.

Женщина, прикрыв глаза, поцеловала свой серебряный крест, и тут самолет вдруг нырнул в северную часть города, где высотные здания нависали над ржавой, покосившейся окраиной. Когда мы, дернувшись, спикировали на взлетную полосу, моя соседка поспешно захлопала в ладоши, подняв волну благодарных аплодисментов в салоне. Бразильцы повскакивали с мест и, толкаясь, стали пробиваться к выходу. Задние колеса самолета еще не успели коснуться покрытия, а местные уже выстроились в проходах — одни держат в руках неуместно громоздкие коробки с купленными электроприборами, другие — непослушных детей.