Танго в стране карнавала - [19]

— О! Владелец ранчо. Fasendeiro, как мы здесь их называем.

— Ну, не то чтобы ранчо, скорее ферма. Не таких масштабов, как здешние кофейные плантаторы…

— Дочь фазендейро… — перебивает он мечтательным тоном.

— Это не совсем, не вполне фазенда, я же говорю, просто небольшой участок…

— А где именно?

— Я из Австралии, но последние пять лет прожила в Англии.

— Так в вас течет кровь английских аристократов.

— Не совсем… австралийцев вообще-то не вполне можно назвать аристократами в вашем понимании, но…

— Но ваша-то семья происходит из поместного дворянства?

— Нет, не…

— Прошу вас, дитя мое. В оправданиях нет нужды.

Я замолкаю. У него округляются глаза.

— Ваша бабушка была английской баронессой, ведь так? — На его лице читаются испуг и напряженное ожидание.

— Да.

Только через неделю, обнаружив, что по бразильскому телевидению идет мыльная опера, или novella, — как раз про дочь фазендейро, сбежавшую из Рио, где ее пытались выдать замуж по расчету, — я до конца осознала, насколько богатой фантазией был наделен Густаво, решивший сделать из меня сериальную героиню во плоти. Он даже вознамерился подобрать альтернативного жениха для фантомной невесты, то есть для меня, среди своих знакомых знаменитостей — пока, как он выражался, «моя юность не потускнела».

В саду, где мы чистили ножичками свежие манго прямо с дерева и кормили Торре с ложечки нежным паштетом из утиной печенки, Густаво просвещал меня насчет тонкостей бразильской культуры. Ни в коем случае не выходите из себя; ни в коем случае не обсуждайте публично, если увидели кого-то с кем-то где-то (не считая супругов и родственников); ни под каким видом не сознавайтесь в неверности (зачем же будить спящую собаку?) и улыбайтесь, ради всего святого, дорогая. Никому в Бразилии не нравятся унылые девицы из Средневековья.

Временами мне и впрямь казалось, что я живу в мыльной опере (Густаво напоминал крестного отца, я тянула на героиню — наивную простушку, а Кьяра была злодейкой).

— Как вы, моя драгоценная? — спросил Густаво через пару недель после моего переезда, когда я проснулась наутро после ночи, проведенной в Лапе с Кьярой и ее ребятами-капоэйристами.

Он помогал уборщице Денизе приводить в порядок дом, а из проигрывателя неслась бразильская версия «Памяти» из мюзикла «Кошки». Любимой музыкой Густаво была опера, если же он все-таки опускался до музыкальных банальностей, то по строго ограниченному списку — мюзиклы Эндрю Ллойд Веббера, группа «Queen» и любой исполнитель композиции «Не могу жить (если это жизнь без тебя)».

— Здорово, — ответила я, вспомнив музыкантов, игравших под белыми арками Лапы, уличных мальчишек, шумно требовавших, чтобы мы приняли их в свою компанию, и ритм барабана, под который в темном круге кружили и вращались двое парней в белом, похожие на призмы ослепительного света.

— Вы танцевали на балу-у-у? — лениво протянул он.

— Да нет, какой это бал… — Я была немного озадачена. — Я гуляла с Кьярой…

— Бал… Как чудесно! Надеюсь, там были красивые мужчины, шампанское, и музыка, и икра? — продолжал он с мечтательной улыбкой.

— Я была в Лапе, Густаво.

Его передернуло от отвращения.

— Ну и ну.

Он представил-таки меня эксцентричному кружку своих знакомых из высшего общества, объяснив, что я — наследница огромного скотоводческого хозяйства в Австралии («У них почти миллион кенгуру!») и сбежала из дому, потому что отец-олигарх оказался тираном и решил выдать меня замуж насильно. Преподанный мне курс деликатного поведения в обществе, где все неверны, оказался слишком кратким, и я вломилась в их компанию, как слон в посудную лавку, — так что Густаво только успевал убирать с моего пути драгоценные вазы династии Мин. Я совершила все классические ошибки, какие только может совершить невежа англосакс — интересовалась у людей, чем они зарабатывают на жизнь, всех со всеми перепутала, — но кариоки снисходительны и великодушны, так что я была прощена. Войти в светский кружок Густаво оказалось для меня не такой уж сложной задачей, отчасти потому, что на самом деле он не был настоящим высшим обществом, но главным образом по той причине, что все были основательно пьяны.

В Рио говорят, что население этого города составляют четыре социальных класса — бедные, очень бедные, скорее бедные и богатые. Австралию называют страной антиподов, а вот в Бразилии, как однажды написала в письме домой переселившаяся сюда австрийская принцесса Леопольдина, «все вверх тормашками». Туристам и путешественникам это ощущение хорошо знакомо.

Австралия — страна равных возможностей со средним доходом на душу населения 33 тысячи американских долларов. В Бразилии среднедушевой доход составляет три с половиной тысячи долларов, и даже эти ничтожные деньги распределяются настолько неравномерно, что страна не может выбраться из последней десятки в рейтинге ООН по показателям социального неравенства.

Что до меня, то я проводила все больше времени с «упадочным классом», этим своего рода чистилищем в стороне от торного пути, ведущего к реальному богатству и власти. «Скорее бедные», которым удалось вытащить себя за уши и приподняться чуть выше плинтуса, возбужденно общались с «богатыми», катящимися вниз по наклонной плоскости. Встречи со «скорее бедными» не таили для меня опасности — они относились к тому типу людей, которые непонятно почему благоговеют перед иностранцами. В их среде не задавали каверзных вопросов типа «а в каком заведении ты училась?» и не прислушивались к твоему акценту. Школа в Кабраматте