Танечка - внучка полицая - [2]

— Ну, и то хорошо, неча тебе глазеть, как баба на веревке дрожать будет, — проворчал Михеич.

Ганс тем временем несколько раз сфотографировал женщину с разных сторон и один раз, очень близко, ее лицо. Женщина рыдала.

— Мой жена очьень любит, когда видеть фото повешенный женщина, — гордо пояснил он деду.

Танечка снова подкатилась к краю печи — любопытство было сильнее страха. Ганс заметил, как из полутьмы блестят глаза девочки и поманил ее пальцем:

— Хороший дефочка, хочешь смотреть? Ходи сюда, ходи. Танечка растерянно поглядела сверху на деда — разрешит ли? Михеич недовольно скривился, но не решился перечить немцу.

— Слезай, чего уж там… — махнул он рукой. Танечка в одном сарафане, сверкнув босыми пятками в воздухе, ловко соскочила на пол и застыла, так как оказалась прямо перед стоящей на ведре плачущей и стонущей женщиной.

В это время из-за замершего от мороза окна донеслись громкие подвыпившие голоса. Совсем близко кто-то кого-то звал по немецки. Танечка ничего не понимала, только различила гортанное: «Ганс, Ганс!» Фельдфебель разочарованно и недовольно выругался, подошел к окну, но ничего через него не увидел, вышел из комнаты в сени и судя по хлопнувшей двери, дальше — на крыльцо. Не прошло и минуты, как он, очень озабоченный и злой, появился вновь и стал одевать шинель.

— Ходи, дед, тоже туда, — махнул он рукой в сторону сеней и снял с гвоздя автомат.

— Мать твою за ногу, что там еще стряслось на ночь глядя? — ни кому не обращаясь, недовольно и тихо буркнул Михеич.

В сенях они с минуту о чем-то переговаривались, потом дед вернулся, подозвал внучку и сказал:

— Значит так, Танюха, нас срочно вызывают в штаб. Часок нас не будет, а Ганс очень хочет потом обратно к нам… В общем, как тебе сказать… такое дело… побудь пока сама…. с Матвеевной. Куда нам ее сейчас девать? Ни черта с ней не случится. Пусть стоит себе. Хорошо?

Девочка, хлопая глазками и раскрыв рот, только послушно кивала головой. Она боялась перечить деду, да и не успела она толком понять, что происходит. Михеич потрепал внучку по щеке, повесил винтовку на плечо и вышел. Хлопнула дверь, и со двора, постепенно стихая, заскрипели по снегу его и немца шаги. Наступила тишина.

Некоторое время Танечка стояла в растерянном оцепенении. Придя в себя, она обнаружила, что стоит все в той же позе и все в том же месте на котором оказалась, спрыгнув с печи, а именно прямо перед тетей Дашей, которая уже не стонала и не причитала, а молча неуклюже балансировала на шатком ведре, поводя головой и плечами. Раскрыв рот, девочка попятилась назад. Уткнувшись спиной в стену, она присела на пол и обхватила коленки. Плечи женщины двигались в попытках высвободить из пут свои руки, но безуспешно. Несколько раз тетя Даша чуть было не теряла равновесие и всякий раз вскрикивала, когда равнодушное пустое ведро жестко и угрожающе раскачивалось.

— Танюшенька, доченька, помоги мне… — молящим голосом попросила женщина, когда очередной раз чуть не упала, — мне бы руки развязать…

Танечка взрогнула, опустила глаза, но ничего не ответила.

— Девонька, миленькая, ты, только пожалуйста, ножик, ножик найди и разрежь веревку. Ах, Господи, чего же ты молчишь?!

Танечка насупилась и низким голосом строго проговорила:

— Дед не велел. Узнает — драть будет.

Женщина что-то промычала со злой досадой и, насколько смогла, повернула голову назад и вверх, стараясь разглядеть веревку у нее над головой.

— Танюшенька, родненькая, смотри-ка — ведро качается. А ну как перевернется, и я ногам до пола не дотянусь? Задохнусь же! Да мало он тебя лупил, что-ли?! — закричала тетя Даша видя, что девочка не шевелится.

Танечка поневоле смерила взглядом почти натянутую веревку, сравнила ее с высотой ведра и зябко поежилась. Нет, если бы дед был здесь, тогда другое дело, а сейчас все это смотрелось довольно жутко.

— Ага, а больно ведь, когда дерут! Дед у меня шибко злой, если я не слушаюсь, — произнесла она тоненьким жалобным голосом, словно оправдываясь. Вас немец туда поставил, а причем тут я? Авось не упадете, пока вернутся.

Женщина в отчаянии вскинула глаза вверх и тихо завыла. Танечка заткнула уши. Она видела, как у связанной женщины напрягаются за спиной руки и двигаются локти.

— Господи! Что же это делается-то, а? — закричала она, когда в очередной раз убедилась, что с путами ей не справиться. Потом она мало-помалу успокоилась, перестала выть и стояла, молча покачиваясь, не спуская глаз с сидящей у противоположной стены девочки, и видимо, что-то про себя соображая.

— Таня, — вдруг спокойно и твердо сказала тетя Даша. — Если я сейчас упаду, то очень скоро стану мертвой. Я буду покойницей, понимаешь? Я буду висеть тут на веревке мертвая, страшная, с высунутым языком и вытаращенными глазами. Лицо у меня будет синее-синее. Я буду висеть и смотреть на тебя сверху. А на дворе сейчас темно, и ветер воет… Развяжи мне руки, Танюшенька, развяжи. Ты же очень боишься покойников, я ведь знаю.

Девочка в ужасе ойкнула и закрыла лицо ладошками. Мертвых она ужас как боялась, а одна с покойницей поздним вечером… Нет, такого она даже и представить себе не могла.