Танец змей - [94]

На ее лице проступил румянец.

– Он у вас с собой? – спросил Макгрей, подавшись вперед, словно опасался, что Харрис услышит его сквозь стену коляски.

Кэролайн недовольно крякнула и сунула клетку с сорокой Макгрею.

– Отвернитесь, – приказала она. – Оба.

Я повиновался – скорее, чтобы скрыть смущение. Она зашуршала юбками, и я чуть было не принялся нервно насвистывать «Филлис – вся моя отрада»[20]. Краем глаза я заметил, что Макгрей самым непристойным образом подглядывает – в надежде увидеть щиколотки Кэролайн. Я незаметно пнул его.

– Все, – наконец сказала она.

Макгрей зажег еще одну спичку, едва управившись с этой задачей из-за того, что у него в руках была птичья клетка, и поднес огонь к белому носовому платку, который разворачивала Кэролайн.

– Больше у вас нет секретов, мисс Ардгласс? – поинтересовался я, но она лишь ухмыльнулась и отогнула последний уголок материи.

Среди кружева, словно величайшая реликвия на свете, лежал маленький овальный портрет.

Основа из слоновой кости шириной чуть больше двух дюймов была столь тонкой, что просвечивала как костяной фарфор. Мы с Макгреем наклонились, чтобы рассмотреть портрет.

Как и сказала Кэролайн, на нем был изображен маленький мальчик с кудрявыми волосами и большими голубыми глазами. Румяные щеки, округлый подбородок, нежно-розовая капля губ – но больше всего меня впечатлила сама акварельная техника. Этот крошечный предмет был выдающимся произведением искусства: мазки толщиной с волосок – тысячи таких мазков сливались воедино, образуя нежнейшие переливы света и тени. Контраст с ними составляли четкие линии воротника мальчика, а глаза его казались до того блестящими – благодаря белым бликам, с большим мастерством расположенным на зрачках, – что я бы не удивился, отразись в них пламя спички Макгрея. Только очень любящие и состоятельные родители могли заказать нечто подобное.

– С виду богатенький сопляк, – выдал свою оценку Макгрей. Вид у мальчика действительно был непринужденный, руки скрещены на груди едва ли не в капризной позе. Его прямой, беззастенчивый взгляд тоже выдавал уверенность в себе: левая бровь приподнята, правая – почти прямая линия.

– Еще один незаконнорожденный отпрыск? – спросил я.

– Он мог бы им быть, – сказала Кэролайн, – но взгляните на дату.

Она перевернула портрет, и мы увидели мелкую надпись, которая шла вдоль нижнего края.

Косвей, КА, 1799.

– Это имя мальчишки? – спросил Макгрей.

– Нет, – ответила Кэролайн. – Имена и посвящения обычно располагаются в центре, не с краю. Это подпись художника.

– Имя не немецкое, – заметил я. – Портрет либо написали в Англии, а потом увезли в Германию, либо художник сам отправился туда, чтобы выполнить заказ. Он…

Я умолк, прищурился и взглянул поближе.

– Что там? – спросил Макгрей и зажег очередную спичку.

– Не знаю, – пробормотал я. – Он почему-то кажется… знакомым.

– Как это возможно? – спросила Кэролайн. – Если дата верна, то он давно уже мертв.

– Мертв, или ему под сотню лет, – добавил Макгрей. – Даже старше, чем жирдяйка Вики.

– Я сначала подумала, что это принц Альберт, – сказала Кэролайн. – Он же все-таки был немцем. Но потом я узнала, что он ровесник королевы. Даже младше на несколько месяцев.

– И какое это имеет отношение к возможности связаться с ним? – спросил я. Макгрей задул спичку, и, заметив перед этим блеск в его глазах, я понял, что у него уже есть мысли на этот счет.

– Помнишь, как это работает у Катерины – ей нужна личная вещь? Что-то, на чем есть след человека?

– Помню, – сказал я. Увы, я был слишком хорошо знаком с приемами ясновидения этой цыганки. – Ты думаешь, что этот самый предмет ведьмы использовали во время своих спиритических сеансов?

– Вполне возможно. Он даже мог быть ниточкой к его духу – объектом, к которому они его привязали. Для этого им понадобилось бы то, что покойный Альберт любил всем своим сердцем.

Глаза Кэролайн распахнулись.

– Может быть, этот мальчик… его отец?

– Мне надо будет свериться с историческими справочниками, – сказал я, – но если миниатюра была написана в 1799 году, то этот ребенок вполне годится ему в отцы.

Я заметил, что Девятипалый прищурился.

– Мамзель, вы сказали, что в том журнале посещений были отметки за 1819 год?

– Да. Я запомнила. В тот же год моя…

– Ваша бабушка появилась на свет, – закончил за нее Макгрей, вспомнив досье, которое собрал для нас суперинтендент Тревельян.

Девятипалый долго в задумчивости потирал щетину – вид у него был такой, словно ему есть что сказать, но гипотеза еще не сложилась у него в голове до конца.

Я заговорил первым:

– Если принц Альберт родился в тот самый год, то портрет вполне мог прибыть в Германию тогда же; его могли прислать в качестве подарка для матери – или младенца.

– В королевских семьях питают большую любовь к таким «жестам», – заметила Кэролайн. – Вероятно, чтобы подчеркнуть, каким сходством обладали отец и сын, будучи детьми.

– Он действительно немного похож на принца Альберта, – сказал я. – Этот его маленький подбородок… подбородок Ганноверов.

Макгрей издал протяжный сердитый рык. Так, должно быть, звучало само замешательство.

– Если это необходимый предмет для проведения спиритических сеансов, – спросил он сам себя, – тогда зачем его отправили обратно в Баварию? Он бы им понадобился. Зачем прятать его в этой старой книге и… – Он резко повернулся ко мне. – Перси, что ты увидел в том журнале посещений? Я видел, что ты чуть в штаны не напрудил, когда он у тебя из рук вывалился.