Танец убийц - [110]
— Держи лошадь, — сказал он и сунул ему повод. — Есть кто-нибудь в доме?
Выходившие на улицу окна были темны, горит ли свет на другой стороне, увидеть было нельзя.
Глаза солдата бегали с лошади на Михаила и обратно. Для военного в парадной форме он выглядел довольно потрепанным, но тон, которым он говорил, несомненно, выдавал в нем офицера.
— Не могу знать, господин капитан. Молодые дамы вместе с господами капитанами недавно ушли. Мадам Петрович должна быть дома.
Михаил позвонил, несколько подождал, затем позвонил другой раз. Наконец послышались нерешительные шаги, и дверь немного приоткрылась. Несмотря на темноту, Михаил узнал повариху-хорватку, которая готовила для них с Драгой, когда они жили в домике недалеко от офицерского клуба.
— Езус-Мария, господин капитан Василович! — закричала она, толком не зная, радоваться ей или бояться. Дело в том, что тогда от него сбежала не только госпожа, но и она сама тоже.
Михаил толкнул дверь.
— Дай мне пройти, Йованка. Мне нужна мадам Петрович.
— Она уже легла спать.
— Тогда разбуди ее. Живо! — Увидев, что она медлит, он закричал: — Давай, поторопись!
Он вошел в коридор и закрыл дверь.
Уходя, повариха включила свет в прихожей. «Так вот какой дом выбрал король для любовного гнездышка», — подумал Михаил. В шкафах вдоль стен стояли банки с вареньем. Открытые двойные двери вели в салон и столовую, меблированные в стиле модерн, который Михаил всегда находил мерзким, хотя в богатых домах Вены и Будапешта модерн был весьма популярен. Этот холодный мелкобуржуазный стиль, совершенно не подходил для такой женщины, как Драга, с ее изумительными зелеными глазами и мягким чувственным телом женщины из гарема. Для Александра же, с его пенсне, длинными конечностями, угловатыми коленями и нелепым животом, напротив, этот интерьер подходил как нельзя лучше.
Где-то скрипнула дверь, зажегся свет и послышались взволнованные женские голоса. Наконец в комнату вошла старшая из сестер Луньевица, полноватая, но отнюдь не неприятная карикатура на Драгу, и с неодобрением взглянула на Михаила.
— Вы выбрали довольно странное время для визита, капитан Василович. На первом заседании скупщины должны были принять закон, гарантирующий всем Луньевицам неприкосновенность. — Мария уже тренировалась в позах, с которыми она будет соответствовать своему будущему королевскому статусу. — Я спросила Йованку, не пьяны ли Вы. Ради всего святого, что…
Он перебил ее:
— Дайте мне ручку и бумагу. Я должен написать Драге записку.
Мария осуждающе нахмурилась и скрестила руки на пышной груди.
— Я полагаю, что ее величество…
Он схватил ее за плечо.
— Лист бумаги! Достаточно карандаша. Кто-то должен передать письмо Драге, причем срочно. Поймите же, это очень важно. Не для меня, а для Драги.
Его тон сломил сопротивление, Мария послушно прошла в салон, к столику, в ящике которого лежали карандаши и стопка бумаги.
— Хватит этого?
— Более чем.
Он лихорадочно написал: «Попытка провалилась. Немедленно отправляйтесь в Землин. Мика». Затем вложил листок в конверт и заклеил его.
— Кто сможет отнести письмо? Это должен быть тот, у кого есть возможность появляться в Конаке, не вызывая подозрений. Тот, кто ходит туда каждый день. Как насчет Ваших братьев? Часовой сказал, что они ушли. Когда, думаете, они должны вернуться?
— Они оба в Конаке, вместе с младшими сестрами приглашены на ужин.
Она положила конверт в карман халата.
— Я не знала, что Вы в Белграде, думала, Вы вообще переехали за границу.
Он начал терять терпение:
— Позаботьтесь, наконец, о том, чтобы кто-нибудь передал Драге записку, Мария! Если бы я мог, передал бы сам, но это невозможно.
— Что там содержится?
— Для Вас это не имеет значения. Важно только, чтобы Драга получила записку немедленно, причем лично. Речь идет о жизни и смерти — о ее жизни.
В какой-то момент он подумал, не рассказать ли Марии обо всем, но тут же выбросил это из головы. Мария Кристина была слишком глупа и доверия не заслуживала. В конце концов до нее стало доходить, что в записке сообщается о чем-то значительном, и она сказала:
— Дома мой сын Георгий. Он приболел, но он единственный, кого я могу послать. Однако не лучше ли подождать, пока братья не вернутся домой?
— Нет, нельзя терять ни минуты! Скорее поднимите Вашего сына с постели.
— Хорошо. Сейчас я его пришлю.
— На случай если его спросят в Конаке, кто его послал, — ни слова обо мне, ясно? Лошадь, которую снаружи держит часовой, нужно вернуть Бранковичу, виноторговцу. Скажете, что она просто бегала по улице. А сейчас поднимите скорей Георгия и отправляйте его.
Наконец Мария Кристина окончательно поверила, что капитан Василович не свихнулся и не пьян.
— Хорошо, Мика. Все будет сделано.
Она направилась в комнату сына, но на пороге остановилась и спросила:
— Драга в опасности?
— Нет, если получит мою записку, — ответил Михаил. — Я должен идти. Есть тут задний выход?
— Да. Через кухню. Йованка Вам покажет.
Кухарка подслушала все в коридоре.
— Неважные дела у короля и мадам Машиной, да? — спросила она Михаила, провожая его по коридору.
Михаилу стало немного смешно от того, что она все еще называла Драгу мадам Машина; причиной этому было, вероятно, неожиданное появление бывшего любовника. Сама она этого не замечала и продолжала бойко трещать.
Летней ночью 1904 года при пожаре сгорает дом в имении графа Николаса Каради недалеко от Будапешта. В огне погибает его молодая жена, красавица Беата. Казалось, что весь смысл жизни молодого офицера Генерального штаба австро-венгерской армии навеки разрушен. Со всех концов империи на похороны съезжаются родственники и друзья Николаса. Из Берлина приезжает Ганс Гюнтер барон фон Годенхаузен, майор лейб-гвардии полка кайзера Вильгельма II со своей женой Алексой, сестрой-близнецом погибшей Беаты. Николас, который до этого никогда не видел Алексу, был потрясен ее сходством с сестрой.
От издателяДесять офицеров австро-венгерской армии — выпускники военного училища, девять из которых досрочно произведены в капитаны и переведены в Генеральный штаб, — в ноябре 1909 года получают по почте образцы якобы чудодейственного средства, повышающего мужскую потенцию. Один из адресатов принимает капсулы и умирает на месте. Кто является преступником, каковы его мотивы? Может, за этим кроется зависть, ненависть и ревность?Книга известной в Европе писательницы Марии Фагиаш «Лейтенант и его судья», ставшая в свое время во многих странах бестселлером, на русском языке издается впервые.
«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.