Танец стихий - [43]

После стакана, опрокинутого натощак, слезы высохли, и даже наступило некоторое облегчение душевной боли. Конечно, я осознавала, что завтра мне будет еще хуже, но была благодарна за некоторую передышку в страданиях. Бедной Леле пришлось выслушать все. Подруга, буравя меня пьяным взглядом, иногда испуганно ахала, порой просто не верила, но изо всех сил старалась понять.

– Ой, Мелка, – вздохнула она под утро, когда пустая бутылка валялась под столом, а мы сонными глазами мрачно встречали преувеличенно-бодрое утреннее солнышко, – как я тебе завидую…

– Завидуешь? – удивилась я. – Чему, интересно? Разлуке с любимым? Или тоске в душе?

– Глупая ты, – оборвала меня подруга. – Любви завидую, чувствам, словно в романе. Приключениям завидую. Ты хоть понимаешь, что была там, где никто не был? Видела другой мир, о чем люди только мечтают, пытаются хоть во сне прикоснуться к чему-то не столь обыденному?

– Не понимаю, – хмыкнула я. – Точнее, мозгами все понимаю, а вот сердце завидует как раз тебе. Что ты спокойно живешь, знать не зная об этих самых гипотетических других мирах, о любви ненормальной к существу, похожему на тебя лишь отдаленно. Хорошо, хоть в валла не угораздило влюбиться, тьфу, страсти какие!

– Ну, давай друг другу завидовать, – расхохоталась Леля. – С обоюдного разрешения.

На том и порешили, и с тех пор все делали вместе, Лелька даже хотела перебраться ко мне из общежития, да подвернулась квартирка недорогая рядом со строящимся зданием, которое в будущем и стало нашей школой танцев. Контора, строящая его, развалилась – партнеры не поделили что-то между собой, а Леля, как всегда, оказалась в нужное время в нужном месте, не побоялась за строительство взяться, хоть и не знала на тот момент об этом ничего. Но риск оправдался, здание окупилось через четыре года и в этом мы даже вышли на хорошую прибыль. Леля честно поделила деньги пополам. Я было отбрыкивалась: с тех пор, как меня лихим желанием Хранителя занесло в Кеприю, деньги перестали для меня что-то значить. Есть чего носить, есть чего поесть, а танцевать меня теперь везде бесплатно пускают, поскольку все уже свои. Но Леля была непреклонна, почему-то считая, что именно я помогла сбыться ее амбициозным планам.

Вздохнув: что-то тренировки не получается, мысли уводят в прошлое, я закинула треники обратно в куст, стянула шапочку и засобиралась в школу. Солнышко тем временем поднялось уже довольно высоко, и летняя удушливая жара набирала силу, так что курточка отправилась в рюкзак. Я достала кепку и резинку: сделала хвост, чтобы не было жарко от распущенных волос, закинула яркий розовый рюкзачок за спину и, надвинув кепку пониже на лоб, отправилась по дороге пешком, поскольку маршруток здесь немного, ждать, возможно, придется долго, а пройтись всегда веселее.

Позади отчаянно засигналила машина. Оглянувшись, я увидела знакомых, которые тоже иногда приезжали сюда паи покрутить. Оказывается, они ехали в город, но решили завернуть на полянку. Узнав, что я тоже возвращаюсь, друзья решили отложить тренировку и подвезли меня прямо до школы.

Пришлось самой отпирать дверь, больше похожую на металлический сейф: все еще было очень рано, даже Лелька не пришла. Справившись с упрямой дверью, я направилась к себе в кабинет. Зачем мне кабинет, я и сама не знала, но Леля уверенным тоном заявила, что положено. Куда положено, не сказала, зато провела меня в махонькую комнатушку, где невозможно танцевать или крутить паи. И сказала, чтобы я иногда занималась чем-нибудь еще просто так, для разнообразия. Я долго пыталась приспособить кабинет под склад многочисленных сценических костюмов, ибо терпеть не могла копаться среди чужих вещей в поисках своего, помятого многими копающимися до меня. И это если не брать в расчет запах, стоящий там: тошнотворная смесь пота, ведь выступление только со стороны смотрится легким, да табака, поскольку выступать часто приходилось и на корпоративах. Пока Леля не взбесилась и не выделила еще одну комнату под мой личный гардероб, где я тщательно проветривала каждый костюм, прежде чем повесить его к остальным.

И вот тогда, долгими обеденными перерывами, когда зал был занят, а больше делать нечего, я вдруг неожиданно для себя стала рисовать. Это после того, как зареклась навечно брать в руки карандаш, с трудом окончив художественную школу. С трудом, поскольку мне было абсолютно неинтересно рисовать скучные мятые самовары и восковые потрескавшиеся яблоки. А мои рисунки на вольные темы чопорный старичок, учивший нас, всерьез не воспринимал.

И вот теперь, когда я на столе обнаружила пачку бумаги и канцелярские принадлежности, руки от скуки сами вывели первую загогулину. Я вошла в свою обитель: теперь я могла сказать, что это моя комната. Стены сплошь увешаны рисунками, большинство из которых представляли собой загадочные пейзажи Кеприи. Некоторые давали представление о народах, населяющих этот веселый мир.

Я опустилась в мягкое вращающееся кресло, поприветствовавшее меня жалостливым скрипом, и карандаш словно сам собой скользнул в ладонь. Синий, конечно же. Я никогда не вывешивала на стены его. И вообще, тщательно прятала каждый портрет, хотя именно их рисовала чаще всего.