Танец с призраком - [57]

– Он видел Ларса в последний день съемки, – сказала Эва. – Я еще обратила внимание, как он посмотрел ему вслед.

– Сейчас это уже не играет роли. Колин сделал, что хотел. Он знал, что я увижу это. По его понятиям, я должна кусать себе локти. Он живет в мире, в котором неведома любовь.

– Боже мой, что же я всё это время играла? – спросила Эва в ужасе.

– Его месть.

Эва опустила голову на руки и так сидела несколько минут. Флёр, Ларс и Мэрриет молчали. Эва думала: «Я сыграла монстра, помогла его создать. Неудивительно, что потом меня ткнули носом в саму себя с помощью Анне-Лизы. Чтобы мне было понятнее, что я делаю».

– Колин – страшный человек, Эва, – чуть погодя продолжала Флёр. – Не вставай у него на пути, иначе он сотрет тебя в порошок. Он способен на всё.

– Разве я могу встать у него на пути? Я же пешка, никто. И сериал закончен. Жаль, что вы мне раньше не сказали.

– Что бы ты сделала, если бы узнала раньше?

– Я бы не участвовала в этом.

– Каким образом? У тебя был контракт.

Эва глубоко задумалась. Сказать им, что ли, что она могла бы уехать куда-нибудь? Например, в Россию. Россия большая, никакой Колин её там бы не нашел. Есть и другие страны, помимо России, куда его длинные руки не дотянутся. Да, он мог бы начать прессовать её родителей, но в контракте не было такого пункта, по которому он бы заставил их выплачивать неустойку, сорвись Эва из проекта до его завершения. Родителям она бы всё объяснила, и они бы поняли. Они бы спокойно жили себе дальше в Варшаве. А она, даже если ей и пришлось бы уехать на край света, смогла бы жить такой жизнью, в которой не приходится врать и лукавить каждый день, пусть даже невольно или «ради искусства».

Эва допила чай и сказала:

– Я не буду подписывать с ним новый контракт. Он предлагал мне ехать с вашей программой в турне по Европе. Я откажусь.

– Подумай хорошенько, – сказала Флёр, – это ведь работа, карьера, большие деньги, слава. Ты молода, и ты теперь знаешь правду. Возможно, ты сможешь извлечь из этого пользу.

– Я уже решила, – ответила Эва твердо. – Именно потому, что я теперь знаю правду, я больше никогда и никому не позволю создавать фальшивку моими руками.

* * *

Она уехала из Нордвейка с тяжелым сердцем. Была поздняя ночь. Ей предлагали остаться переночевать, но Эве хотелось вернуться в гостиницу, и Ларс вызвался её отвезти. По дороге Эва чувствовала себя так, словно внезапно повзрослела на десять или пятнадцать лет. Слишком о многом теперь нужно подумать.

На прощанье Флёр подарила ей книгу сказок. Это была тоненькая книжка, всего сорок страниц, но каждая сказка была изумительно иллюстрирована. Флёр издала книгу под псевдонимом, и сказки были на голландском и французском языках.

Ларс, понимая, что Эве сейчас не до разговоров, включил негромко автомагнитолу, и так они ехали, слушая легкую музыку, с которой у Эвы не возникало ассоциаций, и речь голландского ведущего, в которой она не понимала ни слова.

Высаживая Эву возле гостиницы, Ларс сказал:

– Мне очень жаль.

– Не жалей, – ответила она. – Мне надо было это узнать наконец.

* * *

Утро следующего дня не принесло Эве душевного спокойствия. Прежде всего сказывалось потрясение, которое она испытала, пообщавшись с Флёр и узнав её историю. На душе было тяжело, в том числе и из-за Алана. Если бы он не оказался сыном Колина, Эва непременно посоветовалась бы с ним, как быть дальше. А теперь она была вынуждена думать, что он знал правду про Флёр (всю либо большую часть) с самого начала и всё это время скрывал эту самую правду от Эвы.

Разумеется, Алан не виноват в том, что родился сыном Колина. Родителей не выбирают. Но была в этой истории отвратительная фальшь, от которой теперь некуда было деться. Эва очень плотно общалась с Аланом два года, дружила, занималась любовью. Узнать, что спишь с человеком столько времени, а ни черта, оказывается, о нем не знаешь, было для неё серьезным ударом. Колин умышленно работал над дискредитацией образа Флёр. Алан, скрывая правду, фактически делал то же самое – обесценивал, дискредитировал отношения, которые у него были с Эвой. По крайней мере, она воспринимала это именно так. Доверие к нему исчезло. И от этого было очень трудно.

В тот день она не пошла гулять, а сидела в своем номере на четвертом этаже. Окно выходило на противоположную от улицы сторону квартала. Из него был виден соседний дом – казалось, буквально руку протянуть, так близко. В Амстердаме дома стоят торцом к улице, и они тянутся вглубь, пока почти не упрутся в такой же дом, тянущийся от соседней улицы. Это потому, что когда-то здесь был высокий налог на ширину фасада, вот все и строились глубь, а не вширь.

Глядя на стену соседнего дома, Эва курила и размышляла о том, что теперь делать. Нужно было очень крепко подумать. Когда-то она под влиянием эмоций рванула из Стокгольма домой, хотя могла остаться; возможно, не сделай она тогда так, жизнь её пошла бы совсем иначе и не привела бы туда, куда привела сейчас.

Не хотелось принимать опрометчивых решений. Она вчера сказала Флёр, что всё уже решила. Но бросать программу Эве было жалко до слёз. В конце концов, это её танцы не в меньшей степени, чем танцы Флёр. Она в них душу вкладывала в течение двух с половиной лет.