Танец пылающего моря - [59]

Светящиеся пруды наполняли круглое пространство светом. Пурпурные бутоны лунных лилий расцвели на поверхности воды, а клопы-солдатики плавали в пространстве, словно пыльца.

Во внутреннем дворе было пусто и тихо, пока Иксо торопливо шел вперед, пересекая его.

Алос разглядывал витые колонны, выстроившиеся вдоль их пути, затем поднял взгляд на куполообразный потолок из цветного стекла – грандиозную картину голубого неба. Серебро украшало каждый край, каждый изгиб канделябра, каждую трещину в замысловатом кафельном полу.

Знакомым. Все это было слишком знакомым.

Алос не должен был находиться здесь. Ему не стоило приходить.

Особенно когда он почувствовал, как его дары довольно скользят по коже, мурлыча и вздыхая с тоской, узнавая магию, которая шевелилась в этих залах, силу, которая исходила от Верховного сурба, указывающего путь.

«Успокойтесь», – молча приказал он своим дарам, не обращая внимания на то, как они зашипели, когда он превратил их в лед в своих венах. Капитан пиратов не мог позволить себе тоску по прошлому.

Иксо остановился на углу, а затем, убедившись, что они все еще одни, свернул в меньший, менее роскошный зал, предназначенный для слуг. Путь идущих изгибался, они поднимались по лестнице, а затем перед ними показалась стена. Или то, что казалось таковой. Иксо поместил свой факел в специальное крепление, установленное поблизости, и с тихим щелчком открыл потайную дверь.

– Готов? – Иксо помедлил, остановившись в дверном проеме.

Алос смотрел на слабый, струившийся из соседней комнаты свет свечей, его ноги словно приросли к полу.

Готов?

«Нет», – подумал он, а затем прошел мимо сурба.

На него тут же обрушился пьянящий аромат благовоний и жар комнаты, полной горящих свечей. В центре помещения стояла величественная резная кровать, балдахин которой напоминал мерцающее ночное небо. Обходя ее, Алос не смотрел на тела под простынями; вместо этого его внимание было приковано к молодому человеку, стоявшему в изножье кровати.

Он был одет в свободные штаны и длинную тунику из мятно-зеленой, украшенной белыми нитями ткани, которые скрывали его худое тело. Гладкая загорелая кожа сияла молодостью, но его руки и запястья покрывала кожа иного, серебряного цвета, словно это были поношенные перчатки. Такая же, металлического цвета, пигментация опускалась с линии роста темных волос и по лбу, будто при рождении его перевернули вверх ногами и окунули в лужу жидкого металла. Знак того, что болезнь остановилась, смерть заморожена.

Свет свечей блеснул на остроконечной, выполненной из алебастра короне, когда он повернул голову. Молочно-белого цвета глаза остановились на Алосе, капля голубого, которая когда-то оставалась в них, теперь превратилась в поблекший мираж, скрытый за плотной вуалью. Хотя молодой человек был слеп, Алос знал, он обладал другими чувствами, помогавшими ему видеть.

– Брат, – прошептал Арион.

Слово зазвенело в ушах Алоса, смесь усталости и облегчения.

Брат.

Алос очень давно не слышал, чтобы этот молодой человек произносил подобное.

Не раздумывая, он шагнул вперед, заключив младшего брата в объятия.

– Арион.

Прошло три года с тех пор, как они виделись в последний раз, и много лет с тех пор, как они находились вместе в этой спальне, на этом месте. Но когда он обнимал Ариона, вдыхая знакомый, присущий ему запах мяты и моря, казалось, что это было буквально вчера.

– Их больше нет, – сказал Арион, его голос все еще звучал молодо. – Теперь остались только ты и я. – Он отступил назад, но не отпустил Алоса.

Тогда Алос и заметил, что время все же неумолимо текло вперед. С тех пор как Алос видел брата в последний раз, тот вырос и теперь почти сравнялся ростом со старшим братом. Его плечи тоже стали шире, но руки все еще оставались по-мальчишески нежными, а на подбородке не проступила щетина.

– Они спрашивали о тебе, – продолжил Арион. – До того как отправились в Забвение. Мать и отец, они спрашивали о своих сыновьях.

Своих сыновьях.

От этих слов осколки льда, сковавшие его замерзшее сердце, посыпались вниз. Алос сдержал приступ боли. Опасно. Всегда было опасно приходить сюда, и не только из-за запрета. Алос был не в состоянии играть роль заботливого старшего брата и оставаться безжалостным пиратом. Одно всегда побеждало другое, и он не мог позволить эмоциям проникнуть внутрь, не тогда, когда ему потребовалось очень много времени, чтобы вытеснить их. Если ничего не чувствуешь, невозможно испытать боль, не нужно скорбеть, потому что терять тоже нечего. И чтобы отказаться от этой земли, этого мира и красоты, от своей семьи – и выжить за ее пределами, – Алосу пришлось оставить все, что с ней связано. Включая его самого. Он больше не был братом. Или их сыном. Не Алосом Кареком, первенцем короля и королевы, он стал Алосом Эзрой, печально известным пиратским бароном.

– Их сын был с ними, – сказал Алос. – Ты находился здесь. – Он освободился из объятий Ариона, встретив хмурый взгляд брата.

– Но мы оба должны были быть здесь.

– Не преуменьшай значение своих последних мгновений с ними из-за меня. Все произошло так, как и должно было случиться, или ты ничему не научился из проповедей твоих Верховных сурбов?