Танец паука - [152]

Я сглотнула и промолчала, поскольку не продвинулась пока в расшифровке журнала мадам Рестелл.

– Я полагаю, – Квентин обвел нас всех взглядом, – мы с Нелл единственные здесь, кто твердо знает свое происхождение, но не уверен, что это дает нам какое-то преимущество.

– Преимущества это дает Вандербильтам, – ответила я, подумав о холмах из золота в фамильном склепе.

– А ты бы смогла сорвать Консуэло с этого семейного денежного дерева, если бы была такая возможность?

– Это смешно, Ирен. Одинокая женщина вроде меня не имеет прав на ребенка. Мне нечего предложить взамен дворцов, разве что нищету. Но я бы, конечно, сорвала.

Последние слова заставили друзей замолчать. Вот! Я же говорила, что не в деньгах счастье. Деньги не главное.

– Дети ничего не значат, – сказал Квентин, – по всему миру, разве что в определенных привилегированных семьях, где они значат слишком много, а от этого всем плохо.

Я не знаю, что побудило Квентина сделать такое тревожное заявление. Не сам ли он решил отказаться от привилегированной жизни в Англии и пожить на грани варварства? Видимо, он наткнулся на отголосок этого варварства здесь, в Нью-Йорке. Вместе с Нелли Блай. Мне отчаянно хотелось узнать, но я боялась спросить.

– В любом случае, – наконец сказал мне и Ирен Годфри, – вы раскрыли много загадок Лолы Монтес, включая и историю о транспортировке золота для Командора и его потомков. Можно ли мне заочно считать ее тещей?

Мы с Ирен уставились на него, не веря своим ушам. Надо же так сформулировать. Мы могли бы рыдать надо всем, что узнали о сумасбродной и печальной жизни Лолы Монтес, но Годфри, благослови его Господь, позаботился о том, чтобы мы все-таки засмеялись.

Глава шестьдесят первая Нежное и пугающее прощание

Мистер Беннетт, мои враги стали врагами потому, что я гордая женщина, своевольная и амбициозная, если угодно, но женщина благородная, ставшая мишенью их злобных нападок. Мои враги донимали меня ложью, клеветой и преступлениями, они преследовали меня по всей Европе и Великобритании, а теперь добрались и до Америки, но я бросаю вызов, я с гордостью бросаю вызов иезуитам и их приспешникам со всеми их грязными методами.

Из письма Лолы Монтес в редакцию «Нью-Йорк геральд» (1852)

Боже, поверить не могу, что мы пакуем вещи, чтобы покинуть остров Манхэттен и вернуться в Париж! Как там наши звери, интересно? Скучали по нам? Наверное нет, ведь мы держим целый зоопарк – персидского кота, попугая, мангуста… Остается лишь надеяться, что они не полакомились друг дружкой в наше отсутствие.

Оказалось, что наши новые наряды не влезают ни в один сундук, и потому Ирен предложила отнести их Анне Брайант, ранее известной как Леди Хрюшка.

– Я хочу оставить себе клетчатое платье-пальто, – предупредила я. – Оно очень похоже на то, что погибло смертью храбрых нынешней весной, и очень практичное.

– Ну тогда надень его в дорогу, и у нас появится дополнительное место. Годфри приехал с одним большим саквояжем, так что мы можем попросить место для еще одного сундука.

– Поверить не могу, что он мгновенно понял, что нужен нам, и примчался.

– Да, – сказала Ирен, надув губки для пущего эффекта, – он так и не получил мою гору писем. Их отправят из Баварии в Париж.

– Годфри не нужно возвращаться в Баварию?

– Вряд ли. Мистер Вандербильт сказал ему, что Холмс проследил, как баварские ультрамонтаны садились вчера на корабль в Европу. Думаю, секретные службы множества государств горят желанием поймать их. Отголоскам революции середины века не рады ни в одной стране, включая Баварию.

– Я счастлива, что больше их не увижу, но сомневаюсь, что они прихватили с собой и друга-индейца.

– Страшно, на что может подвигнуть фанатичная вера.

Ирен разбирала одежду, складывая ненужное в большой саквояж Годфри.

– Давай отнесем вещи Анне прямо сейчас, пока мужчины не вернулись со встречи с Огюстом Бельмонтом.

– А как насчет Шерлока Холмса? Он теперь тоже вернется в Англию?

– Не имею ни малейшего понятия. Наши пути, к счастью, разошлись. Хорошо, что он не из болтливых: я бы не хотела, чтобы о моей истории узнал кто-то, кроме близких друзей.

– То есть кроме Годфри и меня.

– Именно.

– По крайней мере, Пинк к этому темному делу не подпускали.

– Слава богу. Ты готова?

– Только шляпку и перчатки возьму. – Я отвернулась от зеркала. – А что это ты только что сунула в саквояж?

– Да так, одну вещицу. – Подруга поспешно закрыла саквояж.

Я не особо любопытна, а потому ничего не сказала даже тогда, когда Ирен отказалась от услуг носильщика. Снаружи нас ждал двухколесный экипаж, чтобы провезти два десятка кварталов до пансиона, где жили старые знакомые примадонны. Нью-йоркские улицы устремлялись строго на север и на юг, на запад и на восток, за исключением длинной диагонали Бродвея. Только Лондон по-прежнему останется лабиринтом улочек, по которому ходили еще Шекспир и Чосер.

Ирен постучала в двери комнаты на первом этаже, которую занимал Финеас Ламар, Чудо-профессор. Он пригласил нас войти, но Ирен сказала, что сначала отнесет одежду Анне, и потащила битком набитый саквояж по узкой лесенке.

Дверь открыла Эдит, дочка Леди Хрюшки.

– Миссис Нортон! Мисс Хаксли! Мама, у нас гости!