Танец мельника - [15]

— Неа.

— А ты попробуй. Не нужно говорить совсем уж басом. Я знал одного мужчину в Лондоне с таким же высоким певческим голосом, как у тебя, но когда он разговаривал, его голос был ниже и грубее, как у обычного мужчины. У тебя может получиться, если попытаешься.

— Тогда они еще больше будут хохотать.

— Может быть. Но они бы меньше смеялись, если бы ты улучшил свою походку.

Внимание Певуна ослабло, словно ему было трудно сосредоточиться на такое длительное время. Или, может, оттого, что слова Дуайта были ему неприятны.

— Когда я наступаю на пятки, — сказал он, — то чувствую себя уткой.

— Вполне возможно, на некоторое время.

— Утки ходют на пятках. Кря-кря! И куры тоже. И гуси.

— Человеческие существа, как правило, опираются на пятку и носок. Вот это очень важно.

Вскоре показалась деревушка Грамблер.

— Что ж, теперь мне пора, — сказал Дуайт.

— Хирурх.

— Что такое?

— Чего со мной не так?

— Я ведь уже объяснил.

— Только это?

— Точно не уверен. Мне нужно тебя осмотреть.

— Осмотреть? Это еще что значит?

— Если я осмотрю твои ступни, то вероятно, скажу, есть ли какой-то дефект, возможно, ты не можешь ступать на пятки из-за связок. И тому подобное.

Помолчав некоторое время, Томас заговорил:

— У меня тоже есть чувства, как у всех.

И смущенно засмеялся.

— Ну и хорошо. Так вот, попробуй сделать, как я сказал. Если улучшений не будет, зайди ко мне, и посмотрим, что еще я смогу тебе посоветовать.

Томас пригладил челку и чуть отошел, поскольку Дуайт повел лошадь рысью по грязному вонючему переулку между домами. Певун утер длинный нос и смотрел ему вслед. Затем осторожно опустился на пятки, как будто боялся, что ступня развалится на глазах.

Дуайт решил, что напугал юношу на всю оставшуюся жизнь. Одной беседы об осмотре достаточно, чтобы перепугать жителя деревни, особенно если он не болен. Это как нож, приставленный к горлу.

И всё-таки Дуайт задумался — если Певун так настойчиво спрашивал, можно и впрямь осмотреть его в присутствии другого доктора или аптекаря. Дуайт прекрасно знал, какие слухи могут поползти в противном случае.

Глава третья

I

Мэри Уорлегган, урожденная Лэшбрук, умерла в марте. Ей было восемьдесят, и ее долгая жизнь пришлась на период восхождения Уорлегганов. Её скромное приданое профинансировало первое предприятие Николаса Уорлеггана, и затем она поселилась в роскошном городском особняке в Труро, недалеко от реки Фал, чтобы видеть, как ее сын становится одним из самых могущественных и устрашающих людей в Корнуолле, членом парламента, рыцарем и владельцем карманного избирательного округа.

Простая женщина, которую мало изменило богатство, умеющая наслаждаться простыми радостями жизни, когда это позволяли муж и сын, неторопливая, очень суеверная и по-деревенски гостеприимная, не заботящаяся ни о чем, кроме комфорта собственной семьи, честолюбивая, лишь когда от нее этого требовали, она умирала медленно, но безболезненно. Ее последней сознательной мыслью стало сожаление о том, что консервы в этот раз получились хуже обычного (неужели она недостаточно их прокипятила?), и о том, что она уже не увидит первый бал своей любимицы Урсулы. Пятого марта, на следующий день после похорон, сэр Джордж приехал к леди Харриет Картер и, застав ее дома, сделал предложение.

Он едва заметно улыбнулся.

— Может показаться, что я поторопился, посетив вас так скоро после утраты, но ведь это не скорбь по жене. Она... ушла уже давно. Я тешу себя мыслью, хотя и не до конца уверен, что за последние полгода мы стали лучше понимать друг друга, и потому моя просьба не покажется вам неожиданной или преждевременной. Как я уже говорил, у меня нет того состояния, какое хотелось бы иметь перед разговором с вами. Это все из-за неразумных вложений в Манчестере, предпринятых...

— Да уж, — сказала она хриплым и протяжным голосом. — Вы объясняли, почему их предприняли.

— Потребуется лет пять, чтобы вернуть прежнее процветание, но теперь нет риска, что я останусь ни с чем — жизнь будет скромнее, но вполне благополучной. К тому же вы дали понять, что деньги никогда не сыграют решающую роль в вашем выборе. Смерть моей матери — столь мучительная для всех нас — оставила Кардью без хозяйки. Поэтому я прошу вас принять мое предложение.

Она не улыбнулась в ответ, а лишь повела черными бровями:

— Так вы просите меня стать вашей женой или экономкой?

Он не растерялся:

— И той, и другой. Но вы должны знать, как серьезно мое первое намерение.

— Да? И как я могла это узнать? А вы как-нибудь выражали это намерение кроме как на словах?

— А как еще я мог его выразить?

— Что ж, — она сжала ткань платья сильными, ухоженными пальцами. — Разумеется, мы — представители благородного дворянства — вы ведь так это называете? Но, даже если мы и принадлежим к этому классу, наблюдения подсказывают мне, что он тоже не очень-то сдержан, когда дело доходит до сути, естественные процессы всё еще движут человечеством. Вы когда-нибудь пытались поцеловать меня — в губы, я имею в виду? Разве вас не беспокоит, что наши более тесные взаимоотношения после того, как мы поженимся и станет поздно что-то менять, могут оказаться неприятны вам или даже мне? У женщин, как и у мужчин, тоже бывают предпочтения, и, как я уже говорила, это не всегда вопрос материального положения.